Тихая война - [40]

Я понял, что надо ждать до той поры, когда власть полностью перейдет в руки наших вождей, а произойдет это очень скоро.

Но прошла педеля, вторая, третья, близилось рождество, и я опять начал нервничать. Заметил ли это Ференц Надь сам или ему сообщил об этом Лаци Шаму из Печа, не знаю, но однажды Лаци зашел ко мне и сказал:

— Миклош, я знаю, ожидание — дело нелегкое, однако иного выхода у нас пока нет. Этого требуют не только интересы партии, но и тактические соображения. Мы все же нашли способ дать тебе возможность провести рождество если не дома, у родного очага, то, во всяком случае, вместе с матерью.

— Каким образом?

— В нашей резиденции на улице Шеммельвейс мы оборудовали для тебя небольшую квартирку. В Будапешт ты поедешь на моей машине с министерским номером, ее никто не остановит. О дальнейшем поговорим после праздника.

Меня растрогала такая забота. Дьердь Феници, комендант здания на улице Шеммельвейс, действительно постарался. Квартирка на четвертом этаже оказалась превосходной, и мы с матушкой отпраздновали рождество, а затем и Новый год весело и беззаботно.

Однако эта беззаботность, скорее даже мое легкомыслие — я позволил себе повеселиться с друзьями в примыкавшем к дому ресторанчике слишком громко — привело к тому, что об этом кто-то донес в полицию. Вскоре от одного из офицеров полиции, члена нашей партии, служившего в доме номер 60 по проспекту Андраши, поступил сигнал: там уже знают, что я вернулся, а это грозило мне серьезной опасностью.

Квартирка на улице Шеммельвейс могла стать для меня мышеловкой. Надо было как можно скорее исчезнуть. Для того чтобы повидаться и посоветоваться с кем-либо, времени у меня просто не было. Крадучись, я вышел через одну из боковых дверей и направился в город.

Пока еще я был на свободе. Но что это за свобода? Лихорадочно перебирая в памяти различные варианты, я вспомнил одного человека, который несколько лет назад, в подполье, пламенно говорил о венгерском единстве, о любви и братстве, о преданности до гробовой доски.

«Йене Ракоши! Пойду-ка я к нему», — решил я, уверенный, что этот человек не откажет мне в помощи. В последние годы мы не встречались, но мне было известно, что он довольно высоко поднялся по общественной лестнице. Его назначили начальником одного из управлений в министерстве финансов, и, следовательно, он находился вне всяких подозрений. Жил Йене на улице Илку.

На мой звонок в двери открылось маленькое окошечко, в котором показалось лицо хозяина дома. Он тотчас узнал меня и воскликнул:

— Ты с ума сошел? Хочешь, чтобы и меня арестовали?!

Всего две короткие фразы, сказанные шепотом, — и окошечко захлопнулось, наступила тишина.

Погруженный в невеселые мысли, я спустился по лестнице. Мне было горько — к таким ударам судьбы я еще не привык. С годами я понял, что такие люди, как Йене Ракоши, в жизни встречаются довольно часто. Но в тот момент я был на грани отчаяния.

Долго бродил я по безлюдным улицам, чтобы немного успокоиться и собраться с духом в поисках выхода. Идя по тротуару, я вдруг заметил, что подсознательно свернул на знакомый мне с детства маршрут. Ноги словно сами несли меня в родные переулки. Вот здесь, на соседней улице, я бегал мальчишкой, а вон там — милое сердцу здание начальной школы, где я постигал грамоту. Под густыми столетними платанами городского парка, тогда еще не тронутыми войной, я играл со своими сверстниками в футбол.

Очнувшись, я понял, что стою на углу улицы Абони, а ведь совсем рядом, в доме номер 6, живет Балинт Арань!

Возможно, мой внезапный приход и удивил его, но он не дал мне этого почувствовать. Напротив, по-дружески обнял меня, проводил в гостиную и накормил. В разговоре Балинт подтвердил мне то, что я уже понял из беседы с Ференцем Надем: вся стратегия и тактика руководства партии строилась по подсказкам западных «советчиков». Смысл и цель ее состояли в том, чтобы, основываясь на конституционных нравах, объединенными усилиями правительства, возглавляемого Ференцем Надем, парламента под председательством Белы Варги и партии мелких сельских хозяев под руководством Белы Ковача ликвидировать межпартийную коалицию и установить однопартийное правление страной; в случае же необходимости — обратиться за помощью к правительствам США, Великобритании и Франции. Но это пока перспектива, а до тех пор мне нужно набраться терпения и ждать.

Опять «до тех пор»! Выслушав Балинта, я решил, что это пресловутое «до тех пор» продлится недолго. Несколько дней я пользовался гостеприимством Балинта и его жены. Однако вскоре дурные предчувствия охватили меня. Будущее рисовалось мне теперь в самых мрачных тонах. Я считал унизительным для себя скрываться, жить под чужим кровом и есть чужой хлеб. В один из таких дней я написал Лаци Дюлаи полное горечи письмо, надеясь, что он покажет его руководству.

Тогда я жил уже не на улице Абони, а в реформатском церковном пансионе при так называемой «шотландской миссии», находившейся под покровительством англичан. Я получил сносную комнату, хороший стол и керосиновую печку, которая давала тепла ровно столько, сколько хватило бы на то, чтобы, лежа в постели под одеялом, не околеть от холода.