Тихая пристань - [59]

Несколько секунд цапля стояла неподвижно, как изваяние. Грациозно вытянув длинную точеную шею, отливающую серебром, она прислушивалась к звукам, и Николай, чтобы не выдать себя, затаил дыхание, стараясь получше разглядеть южную гостью. Приподнятое трепетно-гибкое тело ее в светло-сером оперенье, с черно-радужным хвостом было удивительно изящно. Сейчас птица стояла к Николаю спиной, поэтому он не видел ее глаз. А когда она повернула голову с красным клювом, то увидел и глаза, окруженные оранжевыми колечками.

Кажется, она заметила охотника, потому что вздрогнула, приподняла крылья, как бы готовясь взлететь. Но Николай не шелохнулся, и цапля снова сложила крылья, приподняв голову. Теперь охотник еще разглядел у нее треугольную щетку синих перьев на зобу, служащую, видно, для того, чтобы она защищала грудь от ветров.

Наконец цапля тронулась с места и пошла к воде, высоко и плавно выкидывая ножки.

«Будет кормиться», — подумал Николай и снова замер. Нельзя ей мешать. Ведь она перед большим стартом — в скором времени полетит на далекий юг, наверное, в Африку, чтобы весной снова вернуться на Волжское море.

Вскоре птица скрылась в камышах, Николай слышал только сторожкие шаги ее. Но через некоторое время цапля, хлопая крыльями о стебли камышей, поднялась и поспешно полетела вдаль: чего-то, видно, испугалась. Николай помахал ей рукой:

— Не бойся, человек не тронет тебя!

Больше нечего было делать Николаю в укрытии. Он выгреб лодку на открытое место и поплыл к месту условленной встречи с Сулоевым. Там, на берегу, он и подождет Павла Павловича.

Он разжег костерок. Надо было варить охотничий суп. Для супа выбрал самую большую утку. Пусть понаслаждается неуемный шеф! Небось устал и отощал.

Сулоев не заставил долго ждать себя — быстро приехал на дымок. Был он очень оживлен, радостен. Еще издали начал докладывать о своих трофеях.

— Двадцать штук, из них восемь крякв. Каково? А у тебя?

— Без прибавки.

— Неважно, батенька. А из-за себя: почему не взял подсадных.

— Так я не обижаюсь…

Сулоев шумно причалил «резинку» к моторке, подошел к костру, принюхался.

— А похлебка, кажись, готова? Спасибо!

Проворно разостлал на траве газету, выложил на нее вое остатки съестного и фляжку, затем водрузил сюда же котелок с клокочущим, душистым супом и воскликнул:

— Пожалуйте к столу!

Сулоев опять принюхался к супу, расширив толстые, мясистые ноздри.

— А этот вроде лучше моей, вчерашней похлебки. Еще раз хвалю за успех. — Открыв фляжку, он налил в пластмассовые стаканчики: — Ну-ка, господи благослови!

Николай отказался от выпивки.

— Ну и товарищ… — поморщился Сулоев и замолчал.

Молчал и Николай. Теперь ему досаждало все: и то, как Павел Павлович аппетитно ел, обсасывая каждую косточку, и как тыльной стороной руки вытирал жирные губы и подмигивал: «Королевский супок».

Ел он долго, не оставив в котелке ни капли. Насытившись, прилег на луг, закинув руки за голову. Глядя на первые паутинки, знаки осени, он даже прочитал первые строчки тютчевского стихотворения:

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора…

— Как, дельно сказано, Мальцев? — повернулся он к Николаю.

Тот кивнул.

— Да ты что в самом деле раскис? — приподнялся на локоть Сулоев. — Ну, будь пободрее! Эх, погоди-ка…

Он зашагал к резиновой лодке, порылся там и вдруг поднял над головой большую птицу с беспомощно опущенной головой.

— Забыл показать тебе эту красавку!

Николай бросился к Сулоеву. Неужели она, цапля?

Да, это была она, та самая, которой он любовался всего какой-нибудь час назад, которая стояла перед ним во всей волшебной красе. Как же он посмел?

— Что, понравилась? — ухмыльнулся Сулоев, оглядывая птицу. — Бери, не пожалею.

Николай, мрачнея, отрицательно покачал головой.

— Не надо? Ну, и мне ни к чему, — сказал Сулоев и, размахнувшись, бросил цаплю в осоку. Николай успел заметить: у птицы по-прежнему ярко горели оранжевые колечки вокруг глаз.

Он круто обернулся к Сулоеву:

— Вот что… Моторка в порядке. Можете ехать. А я…

— Что ты? — удивился Сулоев.

Посмотрев в последний раз на зеленый полой, на мертвую цаплю, притоптав затухающие головешки, Николай закинул за плечи вещевой мешок, ружье и, не оглядываясь, зашагал в глубь леса, где вилась тропа.