Тихая пристань - [58]

Вскоре он остановился в камышах перед широким разводьем, местами затянутым ряской. А дальше виднелась синяя кромка берегового леса. Солнце спустилось низко, красноватые лучи легли на ближайший край, слегка подрумянивая воду, ряску, танцующую мошкару. Было по-летнему тепло. Пахло йодистым настоем водорослей, сладковатым соком тростника. Как сюда не прилететь уткам на кормежку!

И верно, как только солнце провалилось за лес, сторожкий полумрак вздрогнул, в высоте с присвистом пролетела стайка уток и шлепнулась в воду метрах в сорока от Николая. Слышно стало негромкое кряканье.

Утиные голоса приближались. Николай наконец поднял ружье. Видимо, он выдал себя, потому что птицы тотчас взлетели. Охотник выстрелил влет. Одна утка кувыркнулась в вышине и, описав полукруг, упала у противоположного края разводья. «Подберу потом», — решил Николай.

Он стал ждать новых стай. Сейчас ему захотелось стрелять еще и еще, чтобы потом предстать перед Сулоевым с богатыми трофеями. Пусть тот не очень-то гордится!

Вот снова послышалось азартное шорканье, снова раздались всплески, но где-то вдалеке. Николай никак не мог заметить птицу, видел только, как в потревоженной воде покачивалась яркая звезда. Вдруг звезда пропала, на месте ее появилась утка. Выстрел отнес ее в сторону, звезда снова закачалась.

Охота продолжалась до тех пор, пока выползшие из-за леса облака не закрыли все небо. Стало темно. Николай покричал Павлу Павловичу, и вскоре к моторке бесшумно подплыла «резинка».

— Сколько? — отдуваясь спросил Сулоев.

— Четыре.

— А я только трех взял. Подранков не нашел, скрылись, канальи, — пожаловался Павел Павлович и махнул рукой: — А ну и шут с ними! Впереди еще целый день, настреляю новых. Поедем на ночлег.

Причалили они к лесистому берегу. Хотя было и поздно, но Сулоев развел костер. Без охотничьего супа, подкрепленного «калориями» из фляжки, он не мог лечь. На этот раз он был неразговорчив, сразу после еды завалился на сено в моторку и захрапел.

А Николай долго еще сидел у костра. К нему сон не шел. Глядя на золотую россыпь углей, он думал о прошедшем дне, прислушивался к звукам ночи. Где-то жалобно, с пристоныванием, крякнула утка. Он приподнял голову: небось сулоевский подранок. Сколько их тут?

Он взглянул на моторку. Сулоев лежал неподвижно, храпя все громче. Таким сном, говорят, спят праведники. Но ему, Николаю, досаждал этот храп, и какая-то смутная тревога стала подкатываться к сердцу. Раньше он ездил на охоту с ребятами из своей бригады, и ему было хорошо. А вот с ним, с добрым Павлом Павловичем, не так. Хоть он и опередил своего шефа по трофеям, но у него не получилось того торжества, о котором думал на зорьке.

Костер догорал. Ночь плотнее сжималась вокруг Николая, и в ней все больше и больше прибавлялось разных звуков, шорохов. Потом их заглушил шум ветра, набежавшего невесть откуда. Он привел в движение уснувший лес. Затрепетала листва прибрежных берез, глухо загудели верхушки старых елей. Вдруг брызнул дождь, мелкий, колючий.

Николай встал, проверил, надежно ли установлена лодка на отмели, затем вытащил из-под кормы брезент, накрыл им спящего Сулоева и, постояв еще немного, сам нырнул под брезент и зарылся в сено.

В сене в самом деле было тепло. Ничего не скажешь: знал толк Сулоев в устройстве ночлега. Николай закрыл глаза. Монотонный шум дождя, тепло, слегка дурманящий запах сена — все это сейчас гасило в нем волнения, успокаивало, погружая его в сладкую истому.

Перед рассветом Сулоев разбудил Николая.

— Поедем, пора. Оставить подсадных?

— Не надо.

— Как хочешь. Ну, ни пуха ни пера. Соберемся здесь на очередную похлебку в десять ноль-ноль.

Сулоев опять уехал на «резинке». А Николай продолжал лежать. Небо очищалось от туч, ветер затихал. От воды тянуло свежестью, над оконцами курился туман. Николай стал наблюдать за ним: если туман будет подниматься, то снова соберется дождь. Нет, белесая путаница тумана крепко прижималась к воде, цепляясь за камыш. Значит, день будет солнечный. Значит, и зорька будет хорошая.

Вот раздались уже и выстрелы. Сулоев дает знать о себе.

Николай поднялся, ополоснул лицо холодной водой и взял ружье. Может, стоит все же посостязаться с ним? Охота есть охота. Он сдвинул лодку с мели и поехал. Остановился у маленького островка, покрытого низкой, будто подкошенной, осокой, которую посеребрили первые лучи солнца. Однако утки сюда не летели. Николай не огорчался, терпеливо ждал.

Давно уже растаял туман, и теперь все ожило. Тихо звенел чистый воздух. В этом неумолчном тонком звоне сливались воедино все звуки: и одиноких стрекоз, что летели над синим зеркалом воды, шаркая по верхушкам тростника сухими крылышками, и разбуженных теплым восходом нарядных бабочек, перелетавших с листочка на листок, и маленьких птичек-камышовок, занятых своими хлопотами, и невесть откуда появившихся шмелей…

Красота! И Николай радостно улыбнулся. Хотелось без конца смотреть и смотреть на этот мир.

Вдруг он встрепенулся от неожиданного шороха, донесшегося со стороны. И застыл, когда увидел невдалеке летящую огромную птицу. Она широко и, как показалось Николаю, устало размахивала крыльями, направляясь прямо к островку. На островок и опустилась. Несколько раз переступив, птица подтянула к пышному животу ногу, оставшись стоять на другой, тонкой, окрашенной в желто-коричневый цвет, как будто она надела щегольской сапожок. Николай понял, что это цапля, редкая для здешних мест птица.