Тихая Лена - [11]
Миссис Хейдон виделась с Леной куда меньше прежнего. Она не потеряла интереса к Лене, к своей как-никак племяннице, но только Лена не могла теперь к ней приходить так же часто, как раньше, потому что это было бы неправильно, ведь Лена теперь была замужняя женщина. К тому же у миссис Хейдон был теперь забот полон рот насчет собственных дочек, нужно было всему их научить, и уже пора им искать подходящих мужей, а тут еще собственный муж все время ее пилит, что она портит сына и из него теперь уже точно ничего путного не вырастет, и один только будет позор для порядочной немецкой семьи, и все потому, что она его портит. Поэтому у миссис Хейдон был хлопот полон рот, но ей по-прежнему хотелось заботиться о Лене, пусть даже они теперь и не могли видеться, как прежде. Они теперь только и виделись, если миссис Хейдон заходила к миссис Кредер или миссис Кредер заходила к миссис Хейдон, а это бывало вовсе и не часто. К тому же у миссис Хейдон никак теперь не получалось бранить Лену; миссис Кредер всегда была тут как тут, и было бы неправильно бранить Лену, когда тут как тут миссис Кредер, которая теперь, по правде сказать, одна только и имеет на это право. Так что тетя говорила теперь Лене всякие приятные вещи, хотя, по правде сказать, миссис Хейдон иногда и немного расстраивалась из-за того, какая Лена унылая и неопрятная; но времени на то, чтобы по-настоящему расстроиться, у нее все равно не было.
Лена больше не встречалась с девушками, с которыми когда-то сидела в парке. У Лены не было никакой возможности с ними встретиться, и не в Ленином характере было искать возможность с ними встретиться, да она теперь не очень-то и вспоминала о тех временах, когда виделась с ними чуть не каждый день. Они тоже никогда не заходили в дом к миссис Кредер повидаться с Леной, ни одна не заходила. Даже ирландка Мэри и та ни разу не подумала, чтоб зайти ее проведать. Лену они вскорости забыли. У Лены они тоже выпали из памяти, и теперь Лена даже и не вспоминала, что когда-то были у нее такие знакомые.
Единственная из ее прежних знакомых, кому было дело, чего Лене хочется и чего ей надо, единственная, кто все время заставляла Лену заходить к ней в гости, была та добрая кухарка-немка, которая всегда ругалась. Она и теперь бранила Лену на чем свет стоит, что до такого себя довела и что выходит на люди в таком вот виде. УЯ понимаю, что ты ждешь ребенка, Лена, и все-таки нельзя же так распускаться, что на тебя даже смотреть тошно. Просто стыд берет, ей-богу, когда ты приходишь и сидишь тут на кухне вся такая неряха, и ты ведь, Лена, такая не была. Да я в жизни такого не видела. Герман с тобой такой добрый, сама говоришь, и слова плохого не скажет, хоть ты, Лена, того и не заслуживаешь, неряха ты и есть, совсем распустилась, как будто некому тебя было поучить, как себя держать, чтобы вид был и не распускаться. Нет, Лена, я не вижу никаких таких причин, чтобы до такого себя доводить и ходить такой распустехой, Лена, просто ж стыдно смотреть, такая, право слово, ты, Лена, уродина. Нет, Лена, я еще в жизни не встречала женщины, чтобы у нее все складывалось к лучшему, а она так распускалась, и плачешь все время, как будто у тебя беда какая. А я всегда говорила, нечего было тебе, Лена, выскакивать за этого Германа Кредера, уж я-то понимаю, чего тебе приходится терпеть от этой старой карги, и дед, скопидом этот, тоже хорош, даром что слова не вытянешь, а загляни к нему внутрь, там и будет то же самое, что у этой злыдни, уж я-то, Лена, понимаю, я знаю, ведь они тебя даже и не покормят как следует, Лена, и мне тебя, правда, Лена, жалко, сама знаешь, Лена, только все равно не годится ходить такой распустехой, даже при всех твоих напастях. Вот хоть меня возьми, Лена, разве ж я когда до такого допускала, хоть у меня, бывает, так голова разламывается, что какая уж там работа, и все из рук валится, и ни сготовить толком, но я всегда, видишь, Лена, я всегда в порядке. Только так, Лена, немецкая девушка и может добиться, чтобы все хорошо. Слышишь, Лена, что я тебе говорю. А теперь давай-ка, поешь вкусненького, Лена, я тут тебе сготовила, и помойся, и следи ты за собой, и ребеночек у тебя родится, и ничего тебе не сделается, а я тут поговорю с твоей тетей Матильдой, что пора тебе зажить своим домом, с Германом и с ребеночком, и тогда все будет хорошо. Слышишь, Лена, что я тебе говорю. И чтобы больше в таком виде ко мне не приходила, и перестань ты все время нюни разводить. Никакого толку, ровным счетом, если будешь сидеть тут и плакать, я еще в жизни, Лена, не видала, чтобы, если у кого беда, он бы чего добился, веди он себя, к примеру, вот как ты себя, Лена, ведешь. Слышишь меня, Лена. Иди-ка ты теперь домой и помни, Лена, что я тебе сказала, а я посмотрю, что тут можно сделать. Уж я заставлю твою тетю Матильду поговорить со старой миссис Кредер, чтоб она тебя оставила в покое, пока не родишь. И нечего тебе, Лена, бояться, и не глупи мне. Что за глупость, в самом-то деле, мужчина тебе, Лена, достался что надо, и вообще столько всего, что любая девушка позавидует. А теперь иди-ка ты, Лена, домой и делай, как я тебе сказала, так и делай, а я подумаю, чем тебе помочьФ.
Имя американской писательницы Гертруды Стайн (1874–1946) известно даже тем, кто никогда не читал ее произведений. Это она окрестила молодых людей, вернувшихся с Первой мировой войны, потерянным поколением. Это она сказала, что художнику нужны не критики, а ценители. Задачу своего письма она видела в том, чтобы разрушить поверхностность читательского восприятия, вернуть слову его глубину. Ее манера письма рассчитана как бы на чтение вслух, а не глазами. В ее предложениях почти полностью отсутствует пунктуация.
Гертруда Стайн (1874—1946) — выдающаяся писательница, первопроходец литературы модерна — предстает перед русским читателем в своеобразной биографии, своего рода взгляде с другой стороны на события, описанные Хемингуэем в романе «Праздник, который всегда с тобой». Эта фальшивая автобиография, написанная от лица многолетней подруги и любовницы Гертруды Стайн, нарушает все правила грамматики и правила самой жизни, однако она принесла писательнице заслуженную славу. Писатели и художники, деятели культуры, чьими усилиями было «сформировано выражение лица» ХХ века, пройдут чередой по страницам этой книги.
Опубликованная в 1909 году и впервые выходящая в русском переводе знаменитая книга Гертруды Стайн ознаменовала начало эпохи смелых экспериментов с литературной формой и языком. Истории трех женщин из Бриджпойнта вдохновлены идеями художников-модернистов. В нелинейном повествовании о Доброй Анне читатель заметит влияние Сезанна, дружба Стайн с Пикассо вдохновила свободный синтаксис и открытую сексуальность повести о Меланкте, влияние Матисса ощутимо в «Тихой Лене».Книги Гертруды Стайн — это произведения не только литературы, но и живописи, слова, точно краски, ложатся на холст, все элементы которого равноправны.
Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.
«Футурист Мафарка. Африканский роман» – полновесная «пощечина общественному вкусу», отвешенная Т. Ф. Маринетти в 1909 году, вскоре после «Манифеста футуристов». Переведенная на русский язык Вадимом Шершеневичем и выпущенная им в маленьком московском издательстве в 1916 году, эта книга не переиздавалась в России ровно сто лет, став библиографическим раритетом. Нынешнее издание полностью воспроизводит русский текст Шершеневича и восполняет купюры, сделанные им из цензурных соображений. Предисловие Е. Бобринской.
Книга популярного венгерского прозаика и публициста познакомит читателя с новой повестью «Глемба» и избранными рассказами. Герой повести — народный умелец, мастер на все руки Глемба, обладающий не только творческим даром, но и высокими моральными качествами, которые проявляются в его отношении к труду, к людям. Основные темы в творчестве писателя — формирование личности в социалистическом обществе, борьба с предрассудками, пережитками, потребительским отношением к жизни.
Жюль Ромэн один из наиболее ярких представителей французских писателей. Как никто другой он умеет наблюдать жизнь коллектива — толпы, армии, улицы, дома, крестьянской общины, семьи, — словом, всякой, даже самой маленькой, группы людей, сознательно или бессознательно одушевленных общею идеею. Ему кажется что каждый такой коллектив представляет собой своеобразное живое существо, жизни которого предстоит богатое будущее. Вера в это будущее наполняет сочинения Жюля Ромэна огромным пафосом, жизнерадостностью, оптимизмом, — качествами, столь редкими на обычно пессимистическом или скептическом фоне европейской литературы XX столетия.
В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.