Тигр! Тигр! - [28]

Сперва, ранним утром, прибыл нотариус в высоченном цилиндре, облюбовал большой луг у озера Мичиган и арендовал его за бешеную цену. За ним явилась орава землемеров, в двадцать минут наметившая контуры лагеря. После чего заговорили о прибытии Пятимильного Цирка. Из Висконсина, Мичигана и Миннесоты стали собираться зеваки. На луг джантировали двадцать рабочих, каждый с тюком-палаткой за спиной. Распоряжения, крики, проклятья, истошный вой сжатого воздуха сплелись в единый хор. Двадцать гигантских куполов рванулись вверх, сверкая быстро высыхающей на зимнем солнце радужной пленкой. Толпа наблюдателей одобрительно зашумела.

Над землей повис шестимоторный вертолет. Из его разверзнувшегося брюха полился водопад мебели. Появились повара, официанты, слуги и камердинеры. Они обставили и украсили шатры. Задымили кухни и дразнящие ароматы наполнили лагерь. Частная полиция Формайла находилась на посту, патрулируя окрестности и отгоняя зевак.

Затем — самолетами, машинами, автобусами, грузовиками и велосипедами — стала прибывать свита Формайла. Библиотекари и книги, лаборатории и ученые, философы, поэты и спортсмены. Разбили площадку для фехтования, ринг для бокса, уложили маты для дзю-до. Свежевырытый пруд молниеносно заполнили водой из озера. Любопытная перебранка произошла между двумя мускулистыми атлетами — подогреть ли воду для плавания или заморозить для фигурного катания.

Прибыли музыканты, актеры, жонглеры и акробаты. Стоял оглушительный гам. Компания механиков в мгновение ока соорудила заправочно-ремонтный пункт и со страшным ревом завела две дюжины дизельных тракторов — личную коллекцию Формайла. После всех появилась обычная лагерная публика: жены, дочери, любовницы, шлюхи, попрошайки, мошенники и жулики. Через пару часов гомон цирка был слышен за пять миль — отсюда и его название.

Ровно в полдень, демонстрируя транспорт столь вопиюще несуразный и крикливый, что рассмеялся бы и закоренелый меланхолик, прибыл Формайл с Цереса. Гигантский гидроплан зажужжал с севера и опустился на поверхность озера. Из его брюха вылезла баржа и поплыла к берегу. Ее борт откинулся. Оттуда на середину лагеря выехал большой старый автомобиль.

— Что теперь? Велосипед?

— Нет, самокат…

— Он вылетит на помеле…

На этот раз Формайл превзошел самые дикие предположения. Над крышей автомобиля показалось жерло цирковой пушки. Раздался грохот. Из клубов черного дыма вылетел Формайл с Цереса. Его поймали сетью, растянутой у самых дверей его шатра. Аплодисменты, которыми его приветствовали, слышали за шесть миль. Формайл взобрался на плечи лакея и взмахом руки потребовал тишины.

— О, господи! Оно собирается произносить речь!

— «Оно»? Вы имеете в виду «он»?

— Нет, оно. Это не может быть человеком.

— Друзья, римляне, соотечественники! — проникновенно воззвал Формайл.

— Доверьте мне свои уши. Шекспир 1564–1616. Проклятье! — Четыре белые голубки выпорхнули из рукавов Формайла. Он проводил из изумленным взглядом. Затем продолжил:

— Друзья, приветствия.

Что за черт?! — Карманы Формайла вспыхнули. Из них с треском взлетели римские свечи. Он попытался погасить пламя. Отовсюду посыпались конфетти, — Друзья… Молчать! Я все-таки произнесу эту речь! Тихо!.. Друзья!.. — Формайл ошарашено замолчал. Его одежда задымилась и стала испаряться, открывая ярко-оранжевое трико. — Клейнман! — яростно взревел он. — Клейнман! Что с вашим чертовым гипнообучением?!

Из шатра высунулась лохматая голова. — Ви училь свой речь, Формайль?

— Будьте уверены. Я учил ее битых два часа. Не отрываясь от проклятого курса — Клейнман об иллюзионизме.

— Нет, нет, нет! — закричал лохматый. — Сколько раз мне говорить?! Иллюзионизм не есть красноречий! Есть магия! Ви училь неправильный курс!

Оранжевое трико начало таять. Формайл рухнул с плеч дрожащего слуги и исчез в шатре. Толпа ревела и бушевала. Коптили и дымили кухни. Кипели страсти. Царил разгул обжорства и пьянства. Гремела музыка. Стоял кавардак. Жизнь неслась на полных парах. Водевиль продолжался.

В шатре Формайл переоделся. Задумался, махнул рукой, переоделся снова. В конце концов накинулся с тумаками на лакеев и на исковерканном французском потребовал портного. Не успев надеть новый костюм, вспомнил, что не принял ванну, и велел вылить в пруд десять галлонов духов. Тут его осенило поэтическое вдохновение, и он вызвал придворного стихотворца.

— Запишите-ка, — приказал Формайл. Погодите. Рифму на «блещет».

— Вещий, — предложил поэт. — Рукоплещет, трепещет…

— Мой опыт! Я забыл про мой опыт! — вскричал Формайл. — Доктор Кресчет! Доктор Кресчет!

Полураздетый, очертя голову, он влетел в лабораторию, сбив с ног доктора Кресчета, придворного химика. Когда тот попытался подняться, оказалось, что его держат весьма болезненной удушающей хваткой.

— Нагучи! — воскликнул Формайл. — Эй, Нагучи! Я изобрел новый захват!

Формайл встал, поднял полузадушенного химика и джантировал с ним на маты. Инструктор дзю-до, маленький японец, посмотрел на захват и покачал головой.

— Нет, посалуйста, — вежливо просвистел он. — Фссс. Васэ давление на дыхательное горло не есть верно. Фссс. Я покасу вам, посалуйста. — Он схватил ошеломленного химика, крутанул его в воздухе и с треском припечатал к мату в позиции вечного самоудавления. — Смотрисе, посалуйста, Формайл?