Тигр, светло горящий - [19]
Когда он проезжал мимо Келлавеев, взгляд его упал на Анну, и он даже остановился, чтобы приветствовать ее поднятием шляпы.
— В Королевском салоне Астлея всем будут рады, а в особенности вам, мадам.
Люди вокруг Анны повернулись и уставились на нее. Человек с пирогом распахнул рот, и она увидела там жвачку из мяса и теста. Это зрелище и всеобщее внимание — а в особенности внимание Филипа Астлея — вызвали у нее приступ тревоги, и она снова закрыла глаза.
Филип увидел, как она побледнела и закрыла глаза. Вытащив из кармана своей куртки фляжку, он подал знак одному из цирковых мальчишек, бежавших рядом с ним, чтобы тот передал сосуд Анне. Он не мог и дальше задерживать свою лошадь — на него наступал хвост процессии, — а потому не увидел, глотнула она бренди или нет. Астлей набрал в легкие воздуха и начал снова:
— Приходите посмотреть представление — новые номера, исполненные отваги и воображения, под управлением моего сына Джона Астлея, одного из лучших наездников Европы! За деньги чуть большие, чем стоимость стакана вина, вы сможете целый вечер получать удовольствие, о котором будете потом вспоминать долгие годы!
Рядом с ним скакал его сын. У Джона Астлея была, как и у отца, внушительная наружность, но в абсолютно другом стиле. Если Астлея-старшего можно было сравнить с дубом — мощным и раскидистым, с толстым, сильным стволом, то Астлей-младший скорее напоминал сосну: высокий, стройный, одетый с иголочки, с красивыми, правильными чертами лица и ясными задумчивыми глазами. Он в отличие от отца был человеком образованным и держался более официально и сдержанно.
Филип скакал на своей лошади, как кавалерист, каким он и был когда-то и каким продолжал считать себя по сей день, он использовал лошадь для того, чтобы попасть туда, куда ему было нужно, и сделать то, что хотел. Джон восседал на своей стройной гнедой длинноногой кобыле так, словно был с ней единым целым и никогда с нее не слезал. Он ровно проскакал по Вестминстерскому мосту, кобыла его двигалась изящно, делая шаги в сторону и наискосок под звуки менуэта, наигрываемого музыкантами на трубе, валторне, аккордеоне и барабане. Любой другой давно бы уже вылетел из седла, уронил перчатки, шляпу и хлыст, но Джон Астлей оставался элегантным и безукоризненным.
Толпа молча взирала на него, восхищаясь его искусством, но не испытывая той любви, какую они питали к его отцу. Все, кроме одного человека: Мейси стояла, раскрыв рот и смотря во все глаза. Она никогда не видела такого красивого мужчину и в свои четырнадцать лет была готова влюбиться с первого взгляда. Он, конечно же, даже не заметил ее — он, казалось, никого не замечал, глядя только вперед.
Анна Келлавей пришла в себя без помощи фляжки Филипа Астлея. От бренди она отказалась, к недоумению Магги, человека с пирогом, женщины перед ним с крошками в волосах, человека, чьего плеча она коснулась, мальчишки, который принес фляжку, — практически всех вокруг, кроме остальных Келлавеев. Анна ничего этого не заметила — ее глаза были устремлены на исполнителей, шествовавших за Джоном Астлеем. Впереди шла группа акробатов, которые то двигались обычным шагом, то одновременно принимались совершать разные кульбиты — колеса и бэкфлипы.>[22] За ними семенила группа собак, которые по команде разом вставали на задние лапы и в таком виде преодолевали футов десять, потом бежали вперед, перепрыгивая друг через друга по сложной схеме.
Каким бы все это ни было удивительным, больше всего внимание Анны привлекла танцовщица на канате. Два сильных циркача несли по шесту, между которыми был натянут канат, похожий на толстую веревку для сушки белья. Посредине веревки находилась темноволосая женщина с лунообразным лицом, в атласном платье в красно-белую полоску, с обтягивающим корсетом и расклешенной юбкой. Она раскачивалась назад-вперед на канате, словно на качелях, потом небрежно наматывала часть веревки себе на ногу.
Магги подтолкнула Джема и Мейси.
— Это же мисс Лаура Девайн, — прошептала она. — Она из Шотландии и считается лучшей танцовщицей на канате в Европе.
По сигналу люди с шестами натянули веревку, и мисс Девайн наверху совершила изящный кульбит, обнаживший несколько слоев красных и белых нижних юбок. Толпа взревела от восторга, а канатоходка повторила трюк — на сей раз дважды, потом три раза подряд, а потом принялась делать кульбиты на веревке, переворачиваясь без конца через голову, отчего ее нижние юбки превратились в красно-белый шар.
— Это называется «поросенок на вертеле», — сообщила Магги.
После этого мужчины с шестами приблизились друг к другу, и улыбающаяся мисс Девайн закончила последний кульбит долгим прыжком к небесам.
Анна Келлавей не сводила глаз с мисс Девайн, ожидая, что сейчас та грохнется оземь, как ее сын Томми с грушевого дерева. Но циркачка не упала. Напротив, возникало такое впечатление, что она неспособна упасть. В первый раз за те недели, что прошли после смерти сына, Анна ощутила, как клещи горя отпустили ее сердце. Она наклонила голову, чтобы видеть мисс Девайн, которая в этот момент взметнулась высоко над мостом, хотя теперь перед самой Анной было другое зрелище: обезьянка на пони, человек, который сидел на спине лошади спиной к движению и подхватывал брошенные платки, оставаясь в седле, группа танцоров в восточных костюмах, совершающая пируэты.
