Тигр, олень, женьшень - [10]

Неудивительно, что традиционное корейское гостеприимство в этот вечер переросло в нечто большее. Нас угощали супом из фазана, чумизной[4] кашей, великолепной, рассыпающейся картошкой и несколькими сортами салатов — кимчи — из корейской капусты и редьки с чесноком и жгучим, как огонь, красным перцем. Правда, отец ни чеснока, ни перца не переносил, но мы с Николаем Ивановичем отведали всего.

Сидя, скрестив ноги, на теплой циновке, старик то и дело набивал маленькую трубку, совал ее в стоявшую рядом жаровню с углями, разгребал металлическим чубуком пепел, прикуривал и пускал сизую струю самосада, способного свалить с ног быка. Никогда не куривший отец морщился, махал рукой, отгоняя дым, но слушал внимательно.

А старик скрипел: желудь на склонах у реки нынче созрел ладно, диких свиней сигур-сигур — кишит, потому и тигры уже несколько раз заглядывали. Завтра обязательно встретите чушек, а, может, и следы пеми — тигра…

Чуть свет, мы уже забирались на вершину сопки, оттуда должны были разойтись на разведку в разные стороны. Отец, как всегда, широко шагал первым: на левом боку через плечо бинокль, на правом, горизонтально, стволом вперед, длинная русская трехлинейка. Серая заячья шапка то на одном ухе — чтобы лучше слышать, то, когда оно замерзнет — на другом; светло-бежевые с темными нашивками куртка и брюки из оленьей замши отлично сливались с окружающим фоном: потемневшим снегом, серыми стволами деревьев и кустарником.

Крупный, тяжеловатый Соколов и я едва поспевали за ним. Разговаривать в полный голос в лесу отец категорически запрещал, все шагали молча. Вдруг папа резко остановился, скинул рукавичку и сразу покрасневшей от мороза рукой стал ощупывать пересекший наш путь какой-то крупный след. Резко распрямился и произнес свистящим шепотом:

— Тигр! Совсем недавно, уже утром прошел по кабаньим следам. Он где-то недалеко!

Выхватил из кобуры свой легкий полевой бинокль и стал рассматривать открывавшиеся на западе горы. Покрытые снегом, заросшие густым чернолесьем хребты громоздились один над другим. На дальнем, почти в версте от нас, на прогалинах даже простым глазом были видны темные пятна и полосы вывернутого из-под снега потемневшего листа, — работа большого табуна кабанов. Мы с Соколовым тоже вытянули свои бинокли, хотя, честно говоря, я профессионально пользоваться им еще не умел. Это серьезная наука, дающаяся упорной практикой и опытом. Многие ретивые охотники так никогда и не познали ее огромного преимущества, а в нашей семье она прививалась еще дедом. Прижав с боков рукавичками холодные окуляры, отец неотрывно рассматривал дальний косогор. И вдруг выдохнул:

— Вижу! Он! Идет по кабаньей тропе! Смотрите, во-он, в самой середине того сивера, чуть пониже большой копанины…

Я навел свой бинокль и — увидел ЕГО! Сначала показалось, что слева направо вдоль заснеженного и заросшего косогора медленно плывет одно из деревьев, вернее толстое бревно. На этом расстоянии огромный хищник казался совсем черным. Он, он! Какое чудо! Я впервые видел живого тигра в его родной стихии. Сердце отчаянно колотилось, лоб взмок, но я не мог оторваться от окуляров. А «бревно» все плыло, медленно, то скрываясь в зарослях, то появляясь в просветах, — плыло как по шнуру. Видимо, тигр шел звериной тропой, проложенной в глубоком снегу, потому что лап не было видно. Да и расстояние значительное: без бинокля он был едва заметен.

Из шока вывел приглушенный голос отца.

— Слушай, вот что. Мы с Николаем Иванычем пойдем его следить. Может, он задавит кабана и мы его настигнем. А ты дуй бегом на базу, объясни Риду где и как нас найти. Вернее, пересечь наш след и идти по нему. Пусть берет всех свободных людей, всю свору, продуктов дня на три, пилу, топор и — ходом за нами. Не сегодня, так завтра мы должны его нагнать. Не может быть, чтобы не поймал добычу. Ну, давай, пулей!.. Вон с той вершины увидишь реку, а там сориентируешься сам.

В гору я пер как паровоз, а с горы, где только можно, бежал без передышки, из последних сил. Ворвался в фанзу примерно в полдень.

Все были в сборе, ждали известий от нас, сами они ничего не обнаружили. Едва переведя дух, я выпалил:

— Мистер Рид, тайгер!.. Михаил Юрьевич, скажите ему, — мы нашли тигра, папа идет по следу, велел догонять…

Граф бойко переводил мой сбивчивый рассказ и инструкции отца. Порозовевший сквозь седую щетину старый ковбой кипел, отдавая приказания. Все пришло в движение. Во дворе затявкали собаки, всхрапнул под седлом так полюбившийся Риду серый мерин. Второй пошел под вьюком с палаткой, посудой, провиантом. Команда собралась, как на пожар.

Все-таки заметив, что я едва держусь на ногах, Рид похлопал меня по плечу и велел оставаться отдыхать. Ты, мол, свое дело сделал.

Двор опустел, а я растянулся на теплой циновке и похоже чувствовал себя тем греком, который проделал первый марафон. Только в отличие от него остался жив.

Окончание истории я знаю уже со слов участников. Они вышли на следы и к вечеру догнали отца и Соколова, уже вставших на ночлег. Ребята рассказывали, что Рид все время летел впереди на своем «коньке-горбунке» в окружении собак, удивляя всех виртуозной верховой ездой, порой настоящей джигитовкой: перемахивал через упавшие деревья, свалившись на бок, проскакивал под стволами зависших лесин. Подбадривал себя и собак излюбленным кличем «Лайон, лайон!»