Тигр. История мести и спасения - [33]
Дейл Микель, американский исследователь, считает, что относительно низкое число нападений тигров в России, по сравнению с Кореей на рубеже прошлого века или в Сундарбане[37] сегодня, обусловлено полученным ими опытом. «Когда у населения в общей массе отсутствуют средства защиты (например, огнестрельное оружие), тигры это понимают и включают человека в условный перечень своей потенциальной добычи, — объясняет он. — Однако если человек, как правило, хорошо вооружен (например, в России), тигры тоже это понимают и вычеркивают его из списка. Иными словами, тиграм нужно дать понять, что человек может быть опасен. Я думаю, что этот принцип применим к большинству крупных плотоядных животных»[38].
Эта закономерность прослеживается во многих случаях, но в Приморье опыт удэгейцев и нанайцев явно свидетельствует об обратном. Невзирая на тот факт, что они живут в изобилующей тиграми местности, ничто не говорит о том, что хищники нападают на них так же часто, как на их китайских или корейских соседей. Дальше к югу вдоль китайского побережья нападения тигров, в том числе тигров-людоедов, случаются гораздо чаще, и внушаемые ими страх и трепет привели к интересным культурным коллизиям. В 1899 году миссионер Гарри Колдуэлл перебрался с гор Восточного Теннесси в китайскую провинцию Фуцзянь. Методист Колдуэлл быстро понял, что тигры не просто в изобилии водятся, в этих краях, они цинично поедают его паству. При этом, к своему крайнему негодованию, он обнаружил, что его прихожане преклоняются перед этими животными так, словно это священные коровы. Вооружившись карабином и вдохновившись 116-м псалмом[39], Колдуэлл начал охотиться на тигров, однако скоро обнаружил, что большие полосатые кошки, которых он и его помощники приносят из леса, не вызывают у народа ничего, кроме скептицизма. Старейшины деревни утверждали, что у его добычи отсутствуют необходимые для тигра атрибуты. Подтекст был очевиден: раз иноземец сумел убить этих животных, они попросту не могут быть настоящими тиграми. «Первые два раза, когда отец приносил добычу, над ним посмеялись[40], — пишет в своих мемуарах „Семья с китайского побережья“ сын Колдуэлла Джон. — Шаманы во всеуслышание объявили, что это вовсе не тигры, а какие-то другие звери в тигрином обличье. Согласно их верованиям, на лбу тигра, которого боятся демоны и бесы, должен быть начертан китайский иероглиф „ван“
На севере маньчжурские крестьяне тоже верили в исключительность и неуязвимость тигров, а у удэгейцев и нанайцев даже доходило до того, что они переселялись из деревни на новое место, если в окрестностях заводился тигр. Этим отчасти может объясняться тот факт, что нападения тигров на них — довольно редкое явление. Но в Корее, где против тигров не помогли ни Будда, ни шаманы, ни счастливый случай, осталась одна последняя надежда: гильдия охотников на тигров. Задолго до того, как русские начали охотиться на тигров на Дальнем Востоке, члены этой гильдии славились своей храбростью по всей Северо-Восточной Азии, а об их подвигах слагали легенды. Гильдия, в которую входили как охотники, так и солдаты, сформировалась во времена династии Чосон (1392–1897). Среди прочих заслуг на счету гильдии числится отражение атак французских и американских завоевателей в 1866 и 1871 гг. соответственно. Корейцы восхищались охотниками с запада — или, скорее, их оружием. Сами они до сих пор охотились при помощи мушкетов и пистолетов. Их средневековым китайским ружьям, созданным по чертежам XIV века, для стрельбы требовался запал, что позволяло выстрелить лишь однократно и с очень близкого расстояния. Как отметил один историк, «промахнувшиеся, как правило, умирали, не успев пожалеть о промахе»[41].
Если члены гильдии не были призваны на защиту своего императора, они охотились на хищников-людоедов: тигров и леопардов. Это был своего рода культ, ритуал, которому они посвятили себя целиком в надежде унаследовать силу и храбрость животного через его умерщвление и поедание (впрочем, при удобном случае они также продавали части туши китайцам). Юрий Янковский, хорошо известный в России охотник на тигров, стал свидетелем одного такого ритуала в 1930 году: «Однажды мы увидели странную сцену. Кореец в островерхой голубой шляпе гильдии охотников стоял, прислонившись спиной к дереву с допотопным мушкетом в руке… Другой, стоя рядом на коленях, пил кровь из миски, подставленной к горлу мертвого тигра»[42].
Вера в то, что употребление врага в пищу наделяет победителя его силой, распространялась и на тигров: считалось, что они пожирают не только тело, но и душу человека, после чего душа становится пленницей и вынуждена помогать зверю в поисках новых человеческих жертв. Какой надуманной и абсурдной ни была бы эта вера, не подлежит сомнению тот факт, что, убив и сожрав человека, тигр получает силу и опыт, которые неизбежно оказывают влияние на поведение людоеда впоследствии. Однако интерес тигров к нам меркнет в сравнении с нашим интересом к ним. На протяжении веков люди охотились на тигров самыми разнообразными способами, но лишь недавно наступил странный и напряженный период в наших хрупких взаимоотношениях с этими животными, что наложило отпечаток и на отношения с другими видами. Мы немного напоминаем волка, забравшегося в загон для овец: он убивает, пока есть такая возможность. Что в случае с человеком означает — пока на этом можно заработать. Для калана (морской выдры) этот период наступил где-то между 1790 и 1830 годом, для американского бизона — между 1830 и 1880-м, для атлантической трески он длился в течение нескольких веков и завершился лишь в 1990-м. Массовое истребление этих животных неразрывно связано с обстановкой на соответствующем рынке сбыта, так что исчезновение одного неизбежно означает исчезновение другого. Дух этой варварской жажды крови образно и точно описал канадский поэт Эрик Миллер:
