Тициан. Любовь небесная – земная - [45]

Тициан проникся деяниями Антония, любимого ученика святого Франциска, умевшего, по утверждению богословов, при жизни проповедовать не только людям, но рыбам и животным. По всей Италии его называли просто «Святой», без имени. Служка в первый же день несколько раз повторил рассказ о его чудесной проповеди, надеясь, что художник выберет именно этот сюжет для фрески:

– Однажды святой Антоний находился в Римини, где было множество еретиков, которые не пожелали его слушать, – при этих словах служка заглядывал Тициану в глаза. – Тогда Святой пошел к морю, соединенному с устьем реки, и там начал проповедовать рыбам: «Слушайте Слово Божие, вы, рыбы морские и речные, раз еретики избегают слушать его». Едва он так сказал, к берегу приплыло множество рыб. Все они высунули головы из воды и глядели на Святого. Прямо перед ним и ближе всех к берегу стояли маленькие рыбки, за ними – рыбы средней величины, а позади всех – самые большие рыбы. Посмотреть на это сбежались жители города и между ними еретики. Последние, видя столь явное чудо, бросились к ногам Святого, внимая его проповеди. Она была так прекрасна, что заставила всех еретиков вернуться к истинной вере!

Тициан не смог представить себе фреску с рыбами и выбрал другие сюжеты из жития Святого, окончившего свои дни именно в Падуе: «Святой излечивает юношу с отрубленной ногой», «Убиение ревнивцем своей жены» и «Чудо с младенцем, свидетельствующим о невинности матери».

Толпы людей, ежедневно припадающие к мощам, тоже произвели на Тициана большое впечатление. Служка просветил Тициана, что повсеместно Святой, называемый также Солнцем Падуи и Учителем жизни, считается покровителем детей и бедняков, матери заболевших детей молят его об исцелении. Но чаще всего люди обращаются к нему с молитвой, которая называется «Если ты потерял», она помогает чудесным образом находить или возвращать потерянное. На следующее утро, пока еще паломников было мало, Тициан подошел к раке с мощами. Прижавшись к холодному мрамору саркофага, он горячо молился:

– Святой Антоний, милостивый отче, чего я только не потерял за последнее время. Самое грустное, самое главное – я лишился любви Виоланты. Не знаю, Учитель жизни, как ты можешь помочь в этом, но я почти ни о чем больше не могу думать. Я скучаю по Виоланте, по ее объятиям. Еще, отче святый! Кажется, я утратил веру в себя. Раньше я ничего не боялся, считал, что могу выполнить любую работу. Так и получилось с Подворьем, и я был счастлив. Неужели это от того, что рядом были Джорджоне и Виоланта? Вдруг я совершил грех, присвоив себе этот успех? Или грех мой был в том, что я покинул мастерскую Джамбеллино, который любил меня? В общем, очень прошу тебя, помоги мне написать эти фрески, чтобы я снова обрел уверенность. Благодарю тебя, Святой, всей душой я верую в твои щедрость и милость.

На следующий день Тициан пошел посмотреть на капеллу, расписанную Джотто двести лет назад. Тридцать семь фресок, полностью покрывших стены простого прямоугольного пространства капеллы, выразительность образов Джотто оглушили художника, он смог выдержать среди фресок совсем недолго, но пообещал себе, что будет приходить сюда каждый день, чтобы учиться. Особенно поразили его лица и глаза на фресках: узкие, с восточным разрезом, глаза персонажей запоминались, придавая лицам сильное, страстное выражение.

«В следующий раз, – решил Тициан, – буду рассматривать только одну фреску, «Поцелуй Иуды». Попытаюсь понять, как удалось Джотто передать напряжение великого поединка, скрещение взглядов Иисуса и Иуды. Всеобъемлющая любовь Спасителя – и покорность, великая любовь ученика, перерастающая в предательство. Была ли это жертва или сознательное злодейство? Тайна поступка Иуды не разгадана, я чувствую, что и Джотто мучился этим вопросом! Вся сложность отношений в мире передана только близостью их глаз. А вокруг-то что творится на фреске! Черное облако зла, шлемы центурионов образовали это облако, повисшее над головами Христа и Иуды. Но ведь правда, это поворотный момент в истории, предательство Иуды, исполнившего предначертанное Отцом, – ох, это слишком сложно! Но Джотто показывает эту невероятную сложность в таком небольшом фрагменте».

Чтобы успокоиться, Тициан отправился к хорошо сохранившимся развалинам римского амфитеатра, рядом с капеллой Джотто. Он бродил по рядам, по ступеням, сидел, глядя на арену, – и удивительное ощущение силы наполняло его. Он вспомнил, как Джамбеллино объяснял ему трактат «О божественной пропорции», написанный Лукой Пачоли, говорил, что древние архитекторы умели выстроить пространство, поднимающее человека над суетой земного, словно открывающее его для высшего знания.

«Хорошо все-таки, что я оказался здесь, – понял Тициан, оказавшись рядом с древним зданием университета. – Здесь город божественного, но и город разума». Он подумал, что когда сделает эскизы и приступит к фрескам, то сможет ходить в библиотеку университета, рассматривать фолианты и пытаться их читать. «Меняться и расти, как говорил Джамбеллино, – вот что важно», – напомнил себе Тициан.

Он решил, что начнет с самого странного и трудного сюжета – «Чуда с отрубленной ногой».