Тиберий - [65]

Злорадный оскал богатства, называемый роскошью, всегда раздражал римлян. Но они не могли изменить социально-экономические условия, питающие корень зла, и лишь с негодованием срывали тухлые цветы с древа порока.

Еще во время Второй Пунической войны римляне ввели ограничения на использование драгоценностей и богатых одеяний. После победы развернулась кампания по расчистке дороги потоку роскоши. Причем самое активное участие в ней приняли женщины. Тысячами они сходились в Рим со всей Италии, чтобы вступить в войну с консулом Катоном Старшим. Несмотря на то, что Катон был выдающимся сутягой, способным очернить луну и солнце, эту битву он проиграл. Женщины добились права изводить друг дружку завистью к своим побрякушкам и лоскутам. Правда, и среди римлянок еще долгое время оставались Римлянки. Например, Корнелия, дочь Сципиона Старшего и мать трибунов Гракхов, говорила, что ее лучшие украшения — сыновья.

И всю свою последующую историю римляне пытались осадить взбесившегося дракона, однако безуспешно. Сила, которую они презирали, заставляла их презирать самих себя, но подчиняться ей вновь и вновь. Об отношении к богатству аристократии во времена Тиберия можно судить по высказываниям его современника Сенеки.

"Деньги не сделают тебя равным богу, у бога ничего нет… Все, что тебе достанется, непременно у кого-то отнято. А я желаю тебе распоряжаться самим собой", — пишет он, четко сознавая внешний по отношению к человеку и чуждый ему характер собственности.

Сенека и в открытую говорил об этом: "У такого-то красивая челядь и прекрасный дом, он много сеет и много получает барыша: но все это — не от него самого, а вокруг него. Хвали в нем то, что нельзя ни отнять, ни дать, что принадлежит самому человеку". "Есть ли что безумнее, чем восхищаться вещами, которые немедленно могут перейти к другому? Лошадь не становится лучше, если узда у нее из золота".

Критерием разграничения полезного для человека, его нормы, и вредоносного излишества римляне вслед за греками считали соответствие человеческой природе. Правда, само осмысление человеческой природы было далеко от истинного знания. Греки в объяснении сути человека исходили из идеализма. Римляне в республиканский период приблизились к пониманию социальной сущности морали, разума и стремлений личности, но затем, с деградацией общественной жизни, в империи, возвратились к идеализму. Испортив жизнь на земле, люди стали кивать на небеса.

"Если ты хочешь сделать Пифокла богатым, нужно не прибавлять ему денег, а убавить его желания", — цитирует Сенека Эпикура для интерпретации своей мысли. И еще: "Бедность, живущая по закону природы, большое богатство"; "Кому не кажется верхом изобилия то, что есть, останется бедняком, даже сделавшись хозяином всего мира".

"Нет разницы, положишь ты больного на деревянную кровать или на золотую: куда его ни определи, он понесет с собою болезнь. Так же не имеет значения, окажется больная душа в бедности или в богатстве: ее порок всегда при ней", — утверждает Сенека приоритет естественных ценностей. "Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде" — призывает он. Порочность собственности как регулятора общественных отношений также нашла отражение в его выска-зываниях. "Пока ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя" — предостерегал он.

Римляне, как никакой другой народ, возвышались над золотом и затмевали его хищный блеск сиянием своей славы. "Я предпочитаю не иметь золота, а повелевать теми, кто его имеет", — сказал Курий Дентат самнитам в ответ на предложение взятки. Но в результате грандиозных побед римлян к ним, как в сточную канаву, стеклись презренные металлы со всего Средиземноморья. Золото не корродирует, но подвергает коррозии все, с чем соприкасается. Золото имеет всех, кто его имеет. На закате республики Римское государство населяли отнюдь не такие люди, какие его создавали, и, разграбив Галлию, Юлий Цезарь купил двести сенаторов. А с утверждением монархии путь аристо-кратам к славе оказался окончательно перекрыт. Им в утешение осталось только богатство. Но если слава сияет, то богатство только "пускает пыль в глаза". Отсюда и стремление к роскоши, которая неизменно возвращалась в Рим после каждой попытки изгнать ее.

Однако проблема порабощения людей вещами угнетала общество, и в сенате давно созрело мнение о необходимости ограничения роскоши. Тиберий никому ничего не навязывал, предоставив решить участь богатства самим богачам, показав тем самым, насколько они еще принадлежат самим себе. Впрочем, в то время многие вольноот-пущенники были богаче сенаторов. Не выделялся в этом плане и сам принцепс. Даже враждебные Тиберию историки отмечали, что его имения были невелики.

С критикой роскоши выступили консуляр Гатерий и преторий Октавий Фронтон. Они пространно импровизировали на темы, позднее запечатленные Сенекой. После прений было принято постановление, воспрещавшее употреблять на пирах массивную золотую посуду и "унижать мужское достоинство шелковыми одеждами". Фронтон мечтал о консулате, поэтому был настроен радикально. Он требовал установить предельную меру для серебра, утвари и числа рабов домашней прислуги. Но за серебро заступился Азиний Галл. По-своему его речь была логичной. Но при соблюдении логики решающее значение приобретает система координат. Стоики соотносили потребление с человеческой природой, а Галл — с богатством государства. Поэтому первые сделали вывод о вреде роскоши, а последний пришел к заключению о ее пользе. "Людей, наиболее выдающихся, которые должны брать на себя и больше забот и подвергаться большим опасностям, чем кто бы то ни было, — говорил Азиний, совершая легкий подлог отождествлением богатых с выдающимися, — не следует лишать средств, приносящих смягчение этих забот и опасностей".