Тиберий - [64]

А Рим роптал. Сенатские постановления, брошенные вслед отправившемуся к знатному прадеду Либону, словно камень, пущенный в спину убегающему, вызвали возмущение в народе. "Это тиран заставил нас так поступить, — оправдывались сенаторы и, переглядываясь друг с другом, чуть ли не искренне удивлялись: — И как ему только удалось довести нас до такой низости". Столица страстно проклинала Тиберия и с надеждой взирала на того, кто называл себя Агриппой. Однако внезапно разговоры о нем прекратились за отсутствием каких-либо оснований. Мятеж бесследно растворился, словно был всего лишь сладким сном чего-то желающих и к чему-то стремящихся римлян.

Но беспричинных событий не бывает. В один из дней напряженного периода ожидания перемен в кабинет принцепса четыре преторианца ввели рослого, гордого человека, который сразу немигающим взором будто пригвоздил Тиберия к спинке кресла. Тот едва не потупился, что с ним бывало только в общении с Августом, да и то в далекой молодости; позднее Тиберий старался не встречаться с ним взглядом во избежание конфликта, так как дворцовым этикетом предписывалось робеть пред светлым сиянием Августовых глаз, а он уже не чувствовал себя настолько ущербным.

— Вот он, раб Клемент, — с насмешкой над узником и гордостью за свой успех произнес стоящий слева от принцепса Саллюстий Крисп.

Справа располагался Друз.

— Как же ты стал Агриппой? — в том же тоне, каким говорил Саллюстий, поинтересовался Тиберий.

— Так же, как ты — Цезарем, — ответил Лжеагриппа, хлестнув Тиберия по лицу надменным взглядом.

Друз в припадке бешенства дернулся к арестованному, но Тиберий удержал его своей железной клешней. А Саллюстий тайком торжествовал. "Вот какого отъявленного злодея я вам выловил", — как бы говорила его лукавая физиономия.

У Тиберия от слов самозванца глаза налились гневом, но привычным усилием воли он подавил чувства.

— Неплохая карьера для раба, — заметил он снисходительно. — Однако ты просчитался. Ты взял за образец покойника и тем самым уготовил себе его судьбу.

— А все же она лучше твоей! — отреагировал Клемент.

Тиберий представил этого человека в курии рядом с такими людьми, как Либон, Фирмий Кат, Вибий Серен и Азиний Галл, и он будто бы сделался еще крупнее. "Почему мир перевернулся, ведь раньше все было наоборот? — мучительно подумал он. — А теперь раб выше сенатора".

Возвращаясь к теме разговора, принцепс вопросительно посмотрел на Саллюстия, и тот дал пояснения:

— Он раб Агриппы Постума. Когда умер Цезарь Август, этот прощелыга каким-то образом пронюхал о том, что тогда хранилось в тайне, и тут же пустился на остров Планазию в надежде выкрасть господина и воцариться с ним в Риме. Но наша оперативность… В общем, волею богов он опоздал, но все же не отказался от преступного замысла. Прячась в горах, он дождался, когда у него отрастут волосы, чтобы скрыть отличия от хозяина, и выдал себя за Агриппу.

— Ты сам не мог на это решиться, — снова обратился Тиберий к арестованному, — кто тебя надоумил?

— Конечно, я сам не мог совершить такого, — подтвердил Клемент, наслаждаясь напряжением Тиберия.

— Так кто же руководил тобою? — поторопил его принцепс.

— Боги и настоящий Цезарь, — торжествуя, заявил допрашиваемый.

Тиберий, перед этим в нетерпении подавшийся вперед, теперь откинулся на спинку кресла и сказал:

— Все понятно. Он ничего не скажет. Друзья мои, этот человек всю жизнь был унижен судьбою, но, прорвавшись на краткий миг к свободе, он возжелал восполнить себе страдания многих лет рабского существования. Раб почувствовал себя человеком. Теперь его звездный час! Он пытается доказать самому себе и тщится внушить нам, будто он не хуже всех нас. Нет, он ничего не скажет, и, может быть, это к лучшему: не придется возиться с десятком других либонов.

Тиберий уловил во взгляде арестанта интерес, показывавший, что он — единственный из всех присутствующих — по достоинству оценил сказанное, и впервые отвел глаза, чтобы не выдать неподобающего ситуации уважения. "Вот и этого человека судьба сделала моим врагом", — с горечью подумал Тиберий, а вслух сказал:

— Не мучайте его напрасно. Просто убейте, а труп вынесите по частям, когда стемнеет.

— Вот и я, Друз, последовал твоему дурному примеру, — мрачно обратился он к сыну. — Нельзя зарекаться. Судьба-насмешница любит опровергнуть человека.

"А ведь, пожалуй, он жаждал суда, — подумал Тиберий, оставшись в одиночестве, — собирался обличать меня и красоваться перед всем миром… Испортил я ему "звездный час", но так нужно".

Слухи о расправе над Лжеагриппой, конечно же, просочились в город, и сенаторы, а заодно с ними многие всадники в страхе ожидали лавину судебных преследований и репрессий. Однако все было спокойно. Тогда страшившиеся возмездия осмелели и перешли к обвинениям. "Видимо, тиран боится правды еще больше, чем мы", — шептались они. А эхо народной молвы подхватило: "Тиран боится правды!"

9

На следующий раз сенат обсуждал вопросы нравственности и борьбы с роскошью. Римляне уже более двухсот лет пытались сдержать наступление богатства на человека. Они отлично сознавали, кто тот монстр, который пожирает в людях все лучшие качества и оставляет лишь смердящую аморальностью алчность. Богатство овеществляет в себе выраженные в общественно значимом эквиваленте результаты жизнедеятельности множества людей. Когда эта гигантская пирамида возлагается на плечи одного человека, она сплющивает его, сколь богатырского телосложения он бы ни был. Внешний мир ему более не доступен. Этот человек погребен под руинами богатства. У раба, прикованного к галере, свободна мысль, раб богатства подчинен своему господину и душой, и телом, его разум — лишь арифмометр на службе у капитала, а душа — страх и тщеславие. В мире тотального рабства утратившие себя люди вступают во взаимоотношения уже не в качестве личностей, а только как собственники и состязаются друг с другом не талантами, а богатством.