The Телки. Повесть о ненастоящей любви - [5]

— Было бы… Было бы круто, — говорю я, запинаясь от неожиданности. — Ты и я. Было бы очень круто, зайка.

Я беру из ее рук «мохито», делаю большой глоток целую в губы, наполняя ее рот пряным алкоголем. Глаза Риты подергиваются туманом. Она отрывается от меня, закидывает голову назад и заливисто хохочет. Капли коктейля все еще текут по ее шее и почти достигают выреза на футболке.

…Через десять минут Рита, упершись лопатками в зеркало, сидит на тиковой столешнице с утопленной железной раковиной. Я двигаюсь рывками, а Рита все время сползает вниз, так что мне приходится упираться ногой в дверь.

— Сильнее, — нарочито громко стонет Рита. — Сильнее! — Из ее руки на пол выпадает скрученная в трубочку банкнота. — Я люблю тебя, — Рита открывает глаза, усилием концентрируется на мне и шепчет: — Мы самая крутая пара в Москве.

Я смотрю на себя в зеркало через ее плечо. Короткая стрижка а-ля Джастин Тимберлейк, карие глаза, темные круги под ними. Я выгляжу как заядлый тусовщик (я и есть он). Футболка наполовину задрана, тертые джинсы спущены до колен, носок кед «Paul Smith» с традиционным рисунком чуть выглядывает из-под наплывов джинсовой ткани. Мне двадцать семь. За последние полгода я не пропустил ни одной сколь-нибудь значимой вечеринки в Москве…

— Я люблю тебя, — стонет Рита и кусает меня за мочку уха.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

— Я тебя ненавижу, — Рита бьется в экстазе. В дверь начинают стучать.

— Я знаю, — одними губами произношу я.

Но Рита уже не слышит, она издает короткий стон, инстинктивно дергает рукой и открывает воду. Брызги попадают мне на живот.

— Я знаю… — снова шепчу я.

МИСС БРОДВЕЙ

Вечер, собравший сонм красивейших девушек странны (вспоминается фраза «Россия будет прирастать peгионами»), вечер, на который стремились попасть все холостые и не очень мужчины столицы (с годовым доходом не менее двенадцати миллионов евро) и падкая до ломящихся от жратвы и выпивки столов пресса, подходил к концу.

Наблюдая за финалом светского раута, я понимал, что главное в отечественном кинематографе — телки. Как и в любом другом российском искусстве, в сущности.

Только что со сцены объявили победительниц конкурса. Обойдя шеренгу одетых в купальники участниц с синими ногами (в зале очень холодно), ведущие вручили цветы и главный приз самой «Мисс Бродвей» и двум финалисткам. Все это свершалось под улюлюканье жюри, едкие комментарии ведущих и дружные аплодисменты собравшихся. Подвыпившая пресса громче всех благодарила организаторов и вразнобой скандировала «Атлантик»! «Атлантик»! Победительница, грустноглазая девушка из Уфы, получила автомобиль «Mercedes», главную роль в новом фильме, море цветов и обнадеживающие улыбки спонсоров. Две финалистки получили бабла, право на участие в кинопробах и плотоядные взоры «партнеров проекта». И только мы с моим приятелем Антоном не получили ни черта, не считая халявного буфета.

Сытые гости начали дружное продвижение к сцене, чтобы получше рассмотреть победительниц, пресса слаженно щелкала камерами, призерши обнимали и целовали «Мисс», не забывая смахивать слезы, кинозвезды жали руки организаторам, члены жюри, с вздохами, словно после тяжелой работы, вылезали из-за столов. Короче, гости были погружены в атмосферу искренней радости. Непонятно только с чего: двадцать четыре девушки на шестьсот гостей явно не делятся.

— Интересно, зачем на этот конкурс такие бабки тратят? — интересуется Антон, оглядываясь по сторонам.

— Как — зачем? — отвечаю, закуривая. — Такие призы дешевле, чем телок у Листермана покупать.

— Пошли за призами! — Он хлопает меня поплечу.

— У меня завтра встреча в редакции с утра, — пытаюсь соскочить я.

— Я тебя умоляю! — кривится Антон. — Зря водителя брали?

— Ну, вообще-то могу и к часу приехать. — Здравый смысл все-таки берет верх.

— Вечно ты ломаешься!

— Чего втираем? Как обычно? — скорее для галочки, нежели из интереса, уточняю я.

— Ну да. «Мое кино — это мое кино. Мое кино — это мое кино. Важнейшим из искусств для нас является кино», — кивает Антон.

— Давай только в этот раз без скандалов, — предлагаю я.

— Когда я скандалил-то? — удивляется он.

— Да никогда, в принципе, — пожимаю плечам я, — только вот на прошлогодней «Мисс Бродвей» ты бухой приставал к победительнице, и мы чуть не получили в башню от спонсоров. А так никогда! Значит, этот раз план такой: подходим к двум самым заплаканным…

— Или к двум с самыми алчными глазами?

— Как правило, это одно и то же. Значит так: я — режиссер нового фильма, а ты — продюсер «Атлантик».

— Ты режиссер? Ты хотя бы один термин профессиональный знаешь? Или имя великого режиссера?

— «Снято!» «Дубль два!» Спилберг! Буслов!

— Так, все понятно. У тебя познания в области кино хуже, чем у конкурсанток. Продюсером будешь ты, а я про Антониони и Бергмана поговорю.

— Как скажешь. — Я поднимаю руки вверх. — Сдаюсь. Только давай быстро: подошли, сняли и отъехали. Про Бэкхема будешь дома рассказывать.

— Бергмана.

— Ну Бергмана…

Мы двигаемся по залу ресторана «Яръ» сквозь плотный строй девушек с бокалами шампанского в руках, нетрезвых коллег-журналистов, спонсоров, инвесторов, промоутеров и кинозвезд, подходим к сцене, возле которой сгрудились проигравшие, и начинаем вычислять самых податливых. Мое внимание привлекает высокая брюнетка со спортивной фигурой, облокотившаяся на край сцены и закрывшая лицо руками. Ей пытается вытирать слезы русоволосая фея, которую природа щедро одарила не только формами, но и смекалкой. Утешая подругу, она не забывает смотреть в зал в поисках кого-то, кто сможет подсластить горечь поражения. И судьба (ну надо же!) моментально вознаграждает ее: