Тезка - [46]

Гоголь откидывается на стуле, пытается разобраться в себе. Ну да, он хорошо говорит на бенгали, но практически не умеет ни читать, ни писать на этом языке. Во время семейных поездок в Индию его американский акцент вызывал неизменное веселье у родственников, а когда они с Соней разговаривали друг с другом по-английски, тетушки причмокивали губами, качали головами и с изумлением повторяли: «Подумать только, а ведь я ни слова не поняла!» А жить с домашним и официальным именем в стране, где таких различий в принципе не существует, — разве это не причина для очень серьезного внутреннего конфликта? Так, может быть, он действительно ПСИАР? Он оглядывается, пытаясь отыскать знакомые лица, но их нет, это не его круг. Вот Рут наверняка нашла бы кучу знакомых среди этих людей в очках с золотыми оправами, с кожаными папками на коленях. На семинаре также много ПСИАР, он и не подозревал, что в университете их такое количество. Он старается избегать этих «потерявших себя» бывших соотечественников, не желая уподобляться родителям, неизменно выбирающим друзей по национальному признаку.

— Гоголь, а почему ты не член индийской ассоциации? — спрашивает Амит, когда они подходят к стойке бара в «Старом якоре».

— У меня совсем нет времени, — быстро отвечает Гоголь, он не может вообразить большего лицемерия, чем записаться в организацию, члены которой по собственной воле ходят на скучнейшие церемонии, слишком хорошо знакомые ему с самого детства. — Извини, теперь меня зовут Никхил, — говорит он и внезапно

С тоской понимает, что эти слова ему придется произнести еще много тысяч раз. Сколько раз он будет напоминать людям о том, что у него теперь новое имя, и просить их забыть старое? Как долго он будет чувствовать себя так, словно на груди у него прикреплена табличка «Я не тот, за кого вы меня принимаете»?

На четвертом курсе, возвращаясь в Бостон на День благодарения, Гоголь садится в поезд один — они с Рут расстались. Рут не вернулась после семестра в Оксфорде, написала, что остается на летний курс, поскольку преподаватель литературы, которым она особенно восхищалась, с осени уходит на пенсию. Гоголь провел лето на Пембертон-роуд с родителями. Ему предложили бесплатную практику в маленькой архитектурной фирме в Кембридже, где в его обязанности входило в основном бегать за кофе и сандвичами в ближайшую забегаловку. Впрочем, он несколько раз выезжал на объекты, фотографировал, сделал несколько чертежей. Чтобы заработать, он по ночам мыл посуду в итальянском ресторане. Августовским вечером он встретил Рут в аэропорту Логан в Бостоне и отвез в отель, заплатив за номер деньгами, заработанными мытьем посуды. Номер был тихим, с окном в сад, стены оклеены розово-кремовыми полосатыми обоями. В первый раз в жизни они занимались любовью на двуспальной кровати. Потом вышли поесть, поскольку денег на обслуживание в номере у них не хватило. Они прошлись по Ньюбери-стрит до греческого ресторанчика со столиками, вынесенными на улицу. День выдался необыкновенно жаркий. Внешне Рут не изменилась, но теперь ее речь пестрела словечками и оборотами, которые она подцепила в Англии, вроде «я полагаю», «предположительно» или «вообрази себе». Она взахлеб рассказывала об учебе и о том, как ей понравился Старый Свет, о Барселоне и Риме, куда она успела съездить. Рут сказала, что хотела бы вернуться в Англию после окончания университета, чтобы поступить в аспирантуру.

— Там наверняка есть архитектурные колледжи, — сказала она. — Хочешь, поедем вместе?

На следующее утро он посадил ее на автобус, отправляющийся в Мэн.

Когда начался следующий семестр, они решили жить вместе, однако ссоры начались буквально на следующий день. Недели через две оба признали, что в их отношениях что-то неуловимо изменилось. Пришлось разъехаться.

И теперь, встречаясь в библиотеке или столовой, они стараются не замечать друг друга. Он вымарал из записных книжек ее телефоны и адреса, но сейчас, зайдя в вагон, невольно вспоминает тот день два года назад, день их первой встречи. Как обычно в этот день, поезд набит до отказа, поэтому половину пути Гоголь проводит в тамбуре, сидя на полу, прислонившись спиной к двери. После Вестерли он находит себе место у двери, открывает справочник университетских предметов, которые он может выбрать на следующий год, но почему-то не может сосредоточиться, мечтает, чтобы эта мучительная поездка поскорее закончилась, и, хотя ему отчаянно хочется пить, не идет в вагон-ресторан. Он сердито захлопывает справочник, открывает книгу по сравнительному анализу архитектуры итальянского Возрождения и архитектуры эпохи Великих Моголов — он собирается писать реферат по этой теме, — но через пару минут вновь понимает, что не в состоянии прочитать ни строчки. В желудке у него бурчит от голода, и он начинает думать о том, что приготовит ему на ужин отец. Мать и Соня отправились в Индию на свадьбу дочери любимой маминой кузины, поэтому они с отцом будут праздновать День благодарения у друзей.

Гоголь поворачивает голову и бездумно смотрит и окно: все тот же ландшафт, бурлящая розовая и фиолетовая вода красильной фабрики, электростанция, покрытый ржавчиной круглый резервуар. Заброшенные заводские здания, словно молью продырявленные пыльными маленькими окошками, у половины которых не хватает стекол. Деревья машут голыми ветками, оставшиеся листья тонкие, как папиросная бумага, прозрачно-желтого цвета. Поезд тащится на редкость медленно, когда Гоголь смотрит на часы, то видит, что они уже значительно отстают от расписания. А потом, где-то после станции Провиденс, поезд и вовсе встает посреди заросшего травой поля. Они стоят больше часа, пока огромный багровый солнечный диск не исчезает за простертыми к небу ветвями деревьев. Свет в поезде гаснет, становится душно. Кондукторы озабоченно носятся по вагонам. «Наверное, обрыв кабеля», — замечает один из пассажиров. Напротив Гоголя пожилая женщина пытается читать, завернувшись в шубу, как в одеяло. Сзади него два студента обсуждают лирику Бена Джонсона. Двигатели не работают, и слышна классическая музыка, доносящаяся из плеера одного из пассажиров. Гоголь смотрит в окно на постепенно чернеющее сапфировое небо. На обочинах сложены штабеля шпал и запасных рельсов. Когда поезд трогается, по внутреннему радио сообщают о том, что произошел несчастный случай, но кто-то разносит слух, подхваченный у проводника: это был вовсе не несчастный случай, а самоубийство, под поезд бросился человек.