Тевтонский крест - [36]

Вздох облегчения вырвался из уст полячки. Да и манера ее речи сразу переменилась:

— Если ты не на стороне магистра Конрада Тюрингского и его польских союзников, то, вероятно, позволишь мне продолжить путь, благородный Освальд. Я должна найти надежное убежище, поскольку предполагаю, что меня разыскивают куявцы, мазовцы и люди орденского магистра.

— Ты правильно предполагаешь, княжна, — усмехнулся усатый рыцарь. — Гонцы из Мазовии и Куявии уже прокричали на городских площадях и деревенских улицах о пропаже неподалеку от Вроцлава краковской невесты Казимира Куявского. Они сообщили, что твою охрану перебили нечестивые татары, но тебе по милости Божьей удалось спастись. Сам Казимир остановился сейчас в Вроцлаве, а его поисковые отряды шныряют повсюду, словно стаи охотничьих псов. Между прочим, большая награда обещана тому, кто найдет тебя и доставит куявскому жениху: столько гривен, сколько сможет унести человек. И именно по этому я не намерен отпускать тебя, княжна.

— Рассчитываешь на награду, мерзавец? — зло прошипела Аделаида. — Или надеешься, что тебе вернут отобранное однажды?

Освальд посуровел:

— Нет, Агделайда Краковская, на это надежды у меня нет. Я слишком долго веду войну с твоим дядей, двоюродным братом и тевтонами, а потому объявлен ими вне закона и вынужден укрываться в Силезских лесах — подальше от Куявии и Мазовии. Кроме того, никогда и ни при каких обстоятельствах Освальд Добжиньский не примет награду из рук врага, смертельно оскорбившего его самого и весь его род изгнанием.

— Тогда почему же?! Зачем ты меня задерживаешь, Освальд?

— Не хочу отдавать немецким крестоносцам ключ к Малопольскому княжеству. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: если дочь покойного краковского князя Лешко Белого выйдет замуж за сына орденского прихвостня — мазовецкого князя Конрада Казимира Куявского…

— Я не выйду за него замуж! Ни-ког-да!

— Разумеется, не выйдешь, Агделайда! Если не покинешь этот лес. Тебе хотелось найти убежище, недоступное мазовцам, куявцам и тевтонам? Так считай, что ты его нашла. Будь моей гостьей, княжна, толькоко не пытайся выйти за пределы лагеря. Здесь ты получишь все необходимое, и никто не посмеет тронуть тебя пальцем.

— Твое гостеприимство слишком похоже на полон, Освальд Добжиньский, — сощурилась княжна.

— Хороший полон лучше дурного брака, — парировал тот. — И гораздо лучше смерти, благородная Агделайда. Не принадлежи я к древнему роду и не заботься о своей чести, то просто зарубил бы тебя на месте. Это самый верный способ досадить тевтонам и их приспешникам.

Аделаида побледнела. Толи от гнева, то ли от страха.

— Конечно же, я этого не сделаю, — успокоил Освальд. — Я хоть и живу в лесу, но еще не забыл рыцарского кодекса. А вот… — Он выразительно окинул взглядом лагерь: — Эти люди, княжна, не столь щепетильны. Поэтому постарайся все-таки держаться поближе ко мне.

Дочь Лешко Белого хранила презрительное молчание. Освальд воспринял его как знак согласия.

— Ну, вот и славно. Ступай в мой шатер. Отныне он принадлежит тебе, Агделайда. Туда доставят еду, питье, нагретую воду для омовений и кое-какую одежду. В отбитом у немецких купцов обозе мы раздобыли женский гардероб. Принадлежал он, правда, служанкам, уж не обессудь. Но зато платья чистые и не рваные.

— А мой… э-э-э, спутник? — Аделаида растерянно взглянула на Бурцева.

Вспомнила наконец!

— С ним у меня будет особый разговор. Освальд повернулся к лучникам: — Уведите княжну в шатер и позаботьтесь о ней. Поставьте стражу. Чтоб никто туда не совался. И не высовывался тоже.

Глава 24

Как только Аделаиду вежливо, но настойчиво впихнули за полог шатра, от взгляда добжиньского рыцаря повеяло неприязненным холодком.

— Кто ты? Отвечай! — С Бурцевым рыцарь говорил менее любезно.

Кто он? Представиться по форме? Имя, фамилия, должность и… и год рождения? Так ведь этот Освальд юмора не оценит. Уж лучше придерживаться легенды, которую невольно сочинила для него польская княжна.

— Вацлав. Ополченец.

Жрать хотелось жутко, а от ремней, накрученных Богданом, руки ныли — мрак.

— И чьего же ты войска ополченец, Вацлав? — рыцарь не замечал страданий пленника и не намеревался ни угощать его, ни развязывать.

— Клеменса, — угрюмо соврал Бурцев, — Владислава Клеменса. Я послан, чтобы…

— Кто твой сотник? — перебил Освальд.

— Сотник? — Да откуда ему знать имена сотников Краковского ополчения!

— А десятник?

— Я шел в бой под прямым командованием Владислава Клеменса, — брякнул наудачу Бурцев.

— Вот как? — Рыцарь скривился в усмешке. — Очень интересно…

Блин! Похоже, сморозил глупость. Допросы вести этот добжинец умел не хуже иного дознавателя.

— К моему отряду, да будет тебе известно, примкнуло много народа. Разного народу, Вацлав.

Освальд поискал кого-то взглядом, громко окликнул человека со свежим шрамом на пол-лица и в добротной кольчуге двойного плетения:

— Янек!

Крутая кольчужка. Абы кто щеголять в такой не станет. Да и делалась, сразу видно, — на заказ. Сидит вон как влитая. Знатный, видать, пан этот Янек.

— Ты ведь знал всех, кто бился под личным началом краковского воеводы, Янек? — К человеку со шрамом рыцарь обращался почти как к равному.