Тевтонский крест - [35]

— Что вы намерены с нами делать, скоты? — Голос Аделаиды был преисполнен достоинства и презрения. О, эти лесные бедолаги еще не знают, с кем и придется иметь дело! С княжеской дочкой! Невыспавшейся…

— Пан Освальд разберется, — с пугающим спокойствием ответил главный «скот» в волчьей шкуре. И опустил наконец лук. Его примеру последовал остальные. — Пан Освальд всегда и со всеми разбирается по справедливости.

Глава 23

До лагеря таинственного Освальда они добрались когда от утренней зябкости не осталось и следа, а солнце стояло высоко в зените, щедро орошая лес почти отвесными лучами. Лагерем, собственно, это временное лесное стойбище можно было назвать весьма условно Несколько навесов, шалаши, сооруженные на скорую руку, старый выцветший шатер посреди притоптанной поляны. Чуть поодаль — коновязь из поваленного и грубо отесанного бревна на козлах. У коновязи — лошади самой различной масти и стати. Еще с пяток расседланных лошадок бродят за навесами, выискивая в грязи и прошлогодней листве молодую зелень. Мечи в ножнах и без, луки, стрелы, топоры, щиты, шлемы, рваные и не очень кольчуги — висели на ветках вперемежку с плохо выстиранной одеждой и конскими попонами. Оружие валялось и на земле, и в грудах всевозможной утвари. В стороне — несколько скрещенных копий, прислоненных к деревьям и воткнутых в землю. Древка служили вешалками для сбруи.

Царивший всюду беспорядок никого не смущал. Каждый обитатель лагеря, видимо, прекрасно знает, что хватать, куда бежать и что делать в случае опасности. «Анархия — мать порядка», — усмехнулся Бурцев, переступая через свежую — дымившуюся еще — конскую лепеху.

Место, впрочем, анархически настроенная лесная вольница выбрала удачно. Лагерь располагался в низине, за стеной сплошного — в рост всадника — кустарника и еще более высокого ивняка. Под кустами журчал ручеек: здесь выбивалось на поверхность сразу несколько родников, так что люди и кони утоляли жажду явно не грязным снегом. Да и питались не сухарями. Неподалеку от шатра дымился костер. Оттуда доносился запах жареного мяса. Интересно, накормит ли пленников загадочный Освальд? Жрать хо-очется!..

Прежде чем попасть в лагерь, увидеть дым и почуять аппетитный дымок, они миновали три поста. Из-за деревьев, из-под деревьев и даже откуда-то сверху — с деревьев — надежно скрытая от глаз стража окликала мускулистого бородача. Тот перекидывался с невидимками парой фраз и вел отряд дальше. Зато в самом лагере на пленников и их провожатых почти не обращали внимания. Хоть народу тут было немало. В основном простой люд — в волчьих шкурах, овчинных тулупах или в не по размеру подобранных, нескладных, побитых, помятых, продырявлены чиненных-перечиненных доспехах с чужого плеча, гораздо реже встречались кнехты. Еще реже — дружиники, облаченные в «родное» железо. Видимо, cpеди них и следовало искать «пана Освальда».

— Богдан, покличь пана! — обратился бородатый предводитель стрелков к молодому лучнику.

Парень побежал к шатру. Никакой охраны там оказалось. Чтобы попасть внутрь, Богдану достаточно было лишь откинуть полог. Из шатровой тени на зов выступил знакомый уже Бурцеву высокий пышноусый рыцарь. Сейчас он был без доспехов — в мexoвой накидке, плотных стеганых штанах и шерстяном плаще. Но одной рукой рыцарь придерживал меч, висевший на перевязи у левого бедра. Ох, не нравится Бурцеву этот человек с холодным взглядом и холодным клинком.

— Мы нашли их возле черной опушки, пан Освальд, — почтительно доложил бородач. — Спали, как голубки, и…

— Потом доскажешь, дядька Адам, — оборвал пан лучника. Тот послушно отошел. Расступились и остальные стрелки. Повисла тягостная пауза. Рыцарь удивленно смотрел на полячку, та сверлила его ненавидящие глазами. Бурцев зыркал по сторонам в поисках спасения.

— Княжна Агделайда? — Освальд еще раз недоверчиво оглядел непрезентабельный наряд девушки. — Дочь малопольского князя Лешко Белого?

И откуда он все знает?! Миниатюрная княжна, задрав по своему обыкновнию подбородок, умудрилась взглянуть на усатого верзилу сверху вниз:

— Да это я. А теперь назови свое имя, рыцарь, посмевший пленить Агделайду Краковскую. Твой герб мне не знаком. Ты не из Малопольских областей?

— Я — Освальд Добжиньский — чуть склонил голову усач. — А ты, княжна, вовсе не пленница. Ты — желанная гостья в моем скромном лагере.

— Добжиньский? — нахмурилась Аделаида. — Теперь Добжиньскими землями владеет германское братство Святой Марии. Выходит, ты вассал тевтонов, Освальд?

— У меня нет господина, княжна. И я не являюсь ничьим вассалом с тех самых пор, как Конрад Мазовецкий и Казимир Куявский отдали тевтонам лен моего отца, деда и прадеда. Я не единожды ходил под знаменами твоего дяди в походы на язычников-пруссов и дважды спасал ему жизнь. Я три месяца носил на одежде желтую звезду и красный меч ордена братьев Добжиньских, основанного Конрадом Мазовецким для обороны польских границ. Я ни разу не предавал своего господина, но был предан им. Моей верности Конрад предпочел посулы немецких крестоносцев, а куявцы князя Казимира сами привели тевтонов к замку моих предков — к Взгужевеже, «Башне на холме». Орденские братья хитростью захватили замок и казнили моего отца, пытавшегося оборонить свою вотчину. И сейчас я вынужден влачить жизнь полунищего безземельного странствующего рыцаря. Так что меня уже не связывают ни с твоим дядей, ни с его сыном Казимиром Куявским узы вассальной верности, Агделайда Краковская. Но вот ненависть к мазовцам, куявцам и тевтонам, которые хозяйничают нынче в Взгужевеже, все еще клокочет в моем сердце.