Тетрада Фалло - [5]

Я проходил мимо сцены, и тут вдруг Крис прервал оживленный разговор с Бориным, немного привстал и, дотянувшись до моего плеча, произнес по-русски:

— Валери! Побудь со мной!

Видно, среди всех задач и эту не хотел упускать — стать героем романа «большого русского писателя», как меня Гриня отрекомендовал, вовсе был не прочь. Шустрый парень. Но гениальный хирург (его как раз так рекомендовали) и должен сразу видеть все поле, не упускать ничего.

Что ж, я вернулся. Мы обменялись с красавицей Мариной улыбками — уже как посвященные, приближенные... Насколько была ко всему этому приближена она, я узнал позже. А пока только знал, что уже третьего ребенка из ее интерната Крис оперирует. Блат? Ну навряд ли так — просто в интернате больные дети.

Над сценой развернулся экран, на нем засветился большой чертеж сердца. Кой-чего, после долгих натаскиваний (Гриня занимался мной плотно), я тут уже понимал.

Крис взял указку и, как-то посерьезнев и даже слегка смущаясь, подошел к схеме.

На ней были крупно изображены два продолговатых мешочка, синий и красный, с отходящими от них и переплетающимися трубочками. Перед этим Гриня все это показывал мне по медицинскому атласу: синий — правый желудочек сердца, красный — левый. Крис говорил быстро, без какой-либо бумажки — опытному глазу все было и так видно. Гриня быстро переводил.

— К операции приготовлена Дарья Рыбкина, полутора лет. Как мы видим на схеме, у нее классическая тетрада Фалло — сложный порок сердца из четырех составляющих. Первая: большое, как вы видите, отверстие между желудочками, дефект межжелудочковой перегородки, через которое венозная синяя кровь, не пройдя легкие и не обогатившись кислородом, проникает из правого желудочка в левый желудочек и далее через аорту идет по телу, из-за чего больная не получает кислорода и задыхается. Кроме того, как часто бывает при тетраде Фалло, имеется сужение клапана легочной артерии. Это сужение частично блокирует поток венозной крови к легким. Кроме того, что тоже характерно для тетрады, имеются еще два порока: правый желудочек является более «мышечным» по сравнению с нормальным, и аорта расположена прямо над дефектом межжелудочковой перегородки. В результате этого у ребенка наблюдается синюшность, возможны одышка при движении и даже удушье. Операция абсолютно необходима.

Сидящая рядом со мной Марина по мере этого сообщения бледнела все больше, я даже подумал — может, помочь ей выйти? Но она, словно прочитав мои мысли, повернулась ко мне и натянуто улыбнулась.

— В первый свой приезд к вам, — Крис, слегка снимая общую напряженку, улыбнулся, — я побоялся делать эту операцию прямо здесь. Может быть, потому, — он улыбнулся Борину, — что ваше оборудование не было еще столь совершенным, как сейчас. Тогда первой русской девочке, Ксении Троицкой, я сделал сначала предварительную операцию — шунтирование по методу Блелока, которая нужна, как вы знаете, для того, чтобы увеличить ток крови к легким. Это позволило девочке окрепнуть, после чего удалось перевезти ее в Нью-Йорк и сделать там окончательную операцию.

— И как Ксения чувствует себя сейчас? — как бы слегка заговорщически, хитро улыбаясь, спросил Гриня у Криса: сперва по-английски, потом перевел.

— Вандевулли! — улыбнулся Крис.

Переводить тут не потребовалось, все зааплодировали.

— Может быть, безопасней и сейчас сделать так? — произнесла вдруг сидящая рядом Марина.

Крис с улыбкой посмотрел на нее.

— Ну нет уж! — весело проговорил Крис. — Я же вижу — вы скоро сами научитесь это делать! Кроме того, — он шутливо оттопырил рукой ухо, — до меня доходили слухи, — он посмотрел на Борина, — что операция тетрады Фалло у вас уже проводится, хоть и не всегда успешно. Я прав?

Борин не ответил ничего, лишь улыбнулся непроницаемой улыбкой Будды.

— Кроме того, — проговорил Крис, — не могу же я удочерять всех русских девочек, чтобы перевезти их в Америку.

Все снова зааплодировали. Видимо, все знали тут эту историю — как Крис, для того чтобы вывезти и прооперировать девочку, удочерил ее десять лет назад.

Потом я узнал всю историю подробней, но в тот момент она казалась счастливой и безмятежной.

— Поэтому, с вашей помощью, я сделаю сейчас полную операцию тетрады Фалло.

И снова — аплодисменты. Наши хирурги тоже работают классно (это я тоже постепенно понял), но никогда не могут себя показать так эффектно, как американцы. Вот и поэтому тоже нашим никогда не будут столько платить!

Дальше... Что было дальше? Я достал из сумки тетрадь, в которой вел свои записи, и дальше читал уже по ней. Все в самолете устало дремали — мы летели уже четыре часа. Оставалось — шесть...

На сцену вкатили огромную бандуру — ультразвуковую диагностическую установку. Изображение на экране напоминало, пожалуй, движущийся облачный покров Земли, снятый со спутника. На самом деле то было изображение работающего (но, увы, плохо!) сердца больной девочки Дарьи Рыбкиной. «Прямо сейчас смотрят на него? — мелькнула у меня испуганная мысль. — Нет, это, наверное, запись!» — так, наверное, удобнее и спокойнее, запись можно прокрутить сколько надо раз.

Те, кто в этом понимал, спустились к сцене, вокруг установки образовалась толпа, объяснения Криса звучали глухо. Специалистам термины были понятны и без перевода, остальным, темным, никакой перевод бы не помог. Наконец удовлетворенная толпа рассеялась, и Крис, слегка всклокоченный и измученный, снова стоял перед установкой один. Что же они так — еще до операции замотали его? Каторжная у хирургов работа — не только делать то, что другие не умеют, но еще и всем это объяснять! Крис, однако, улыбался.