Тетрада Фалло - [4]

Дюмон сел с краю стола как-то вольно, боком, откинув в сторону ноги в кроссовках и джинсах. Так же держались и все американцы. Наши сидели важные, насупленные и, я бы даже сказал, строгие. Начальство! Лучшие люди! Можно было подумать, что главные тут сейчас они, а не те, ради кого все тут собрались. Дюмон, говорят, был миллионер, но выглядел всех демократичней. Борин благосклонно кивнул ему: мол, начинайте. Дюмон как бы изумленно развел руками — мол, для меня это слишком большая честь! — но все же поднялся. Ладонью отгородился от аплодисментов и даже шутливо-разгневанно отвернулся: вот этого не надо, мол. Аплодисменты утихли. Рядом со мной в первом ряду амфитеатра сидела молодая красивая брюнетка — тогда я Марину Павловну еще не знал. Видел только, что она приехала из Троицка на машине вместе с Гриней, развеселым заведующим здравоохранением Троицка, думал — его девушка или сотрудница. И тут я увидал, что по щекам ее текут слезы, и тут только впервые по-настоящему почувствовал, при каком потрясающем деле мы присутствуем: эти веселые ребята запросто прилетели из-за океана, оставив свои собственные проблемы, словно их и нет, — и спасут несколько десятков наших детишек, которые иначе бы умерли. И ведут себя так, словно приехали на пикник и все это не стоило никаких усилий. И правильно эта красавица плачет. У нее, видно, душа самая чувствительная, но на самом деле надо плакать — и радоваться — нам всем. Тогда я не знал еще, что эта история касается ее больше, чем всех. Дюмон, однако, пафоса не любил и начал весело. Гриня, оказавшийся как-то вдруг ближайшим его корешем, так же весело переводил:

— Я рад, что мы в десятый уже, кажется, раз снова всей бандой приехали к вам. — Все заулыбались, захлопали. — Мы рады тем успехам, которые видим в вашей стране и вашей клинике. Мы понимаем, что вы вполне уже можете обходиться без нас и пригласили нас просто из жалости, как своих старых друзей. — Аплодисменты, смех. — Я надеюсь, что вы нас еще помните, но на всякий случай представлю моих коллег. Джуди Макбейн (поднялась пожилая, но статная женщина) — наш главный менеджер. Именно благодаря ей уже десять лет действует наша совместная кардиологическая программа «Путь к сердцу»! (Эмблема этой программы — два сердца рядом — висела над сценой.) — Это — Шон О’Лири. — Крис указал на рыжего тощего человека в крупных веснушках. — Смутно припоминаю его. — Крис потер лоб. — Кажется, он кое-что понимает в анестезии.

О’Лири шутливо раскланялся. Было полное слияние президиума и зала. Разве раньше, при разных райкомах-парткомах, могло быть такое? Не зря все-таки мы живем и пытаемся что-то сделать в этой жизни! Оборачиваясь, я видел много счастливых, раскрасневшихся от волнения лиц. У некоторых текли слезы, и, я думаю, не только от смеха.

В том же духе Крис представил всех членов делегации. Меня, помню, поразил ее состав. Перфузией (искусственным кровообращением на время остановки сердца) заведовали у него два китайца и китаянка, операционным ассистентом Криса был индус, операционной сестрой — толстая негритянка.

— Да, забыл! — Крис шлепнул себя по лбу. — Я — Крис Дюмон, дирижер нашего бродячего оркестра.

Смех, аплодисменты. Крис сел. Пошли вопросы журналистов. Сколько операций они собираются провести? По какому признаку отбирали оперируемых? Ведь отбор этот означает, что кого-то выбрали жить, а кого-то оставили умирать? Не могут без злобы у нас! И так ясно, что всех не спасти: нуждающихся в этой операции — многие тысячи. Зачем надо давить на больное место? Крис в некоторой растерянности глянул на Борина. Не знал что сказать? Но вернее, думаю, решил сделать, чтобы и наши тоже не оказались в тени.

Борин поднялся не спеша, как и подобает главному хирургу города, генералу медицинской службы, тяжелым взглядом придавил дерзкого журналиста... У наших — совсем другая стать, чем у американцев.

— Уверяю вас, — с напором произнес он, — что при отборе не фигурировали никакие иные принципы, кроме медицинских. Ни социальные, ни финансовые, ни, упаси господи, национальные признаки.

Он не сводил тяжелого взгляда с журналиста.

— Даже географические мотивы не играли никакой роли! — Бориным, похоже, овладел гнев. — Одного мальчика мы привезли из глухой сибирской деревни!

Он помолчал, успокаиваясь.

— Только лишь — медицинские критерии, — уже спокойно произнес он. — После тщательнейшего рассмотрения отбирались те, кому жизненно необходима операция! И, — он тяжко вздохнул, — лишь те, для кого операция... перспективна.

После паузы раздались аплодисменты — какого-то другого тона, не такие, как после речи Дюмона... но и Борин, считаю я, выступил достойно.

Вопросов было много еще, и не было бы им конца, но тут Борин нетерпеливо поднялся:

— К сожалению, наше время ограничено. Сейчас мы должны перейти к непосредственно медицинской части нашего совещания, поэтому прошу всех, не имеющих непосредственного отношения...

Моя очаровательная соседка (без белого халата) осталась на месте. Я, поколебавшись, встал и пошел.

С одной стороны, Гриня горячо призывал меня описать «все» в этой великой эпопее... но, с другой стороны, неудобно было оставаться тут белой (точнее, черной) вороной среди белых, приступающих сейчас к настоящему делу, которому неловко мешать.