Тетрадь в сафьяновом переплете - [14]

Кукушкин дом представлял собой небольшое подворье посреди векового леса. Осоргины наезжали сюда во время охоты. Стоял крепкий рубленый дом из трех комнат, а рядом избушка для слуг, сарай и конюшня.

Про жизнь в лесу матушка рассказывала много чудес. Однажды пришел в избу Леший, весь зеленый, с пустыми глазами. Леший потребовал молока и брусники, поел и, никого не обидев, ушел. Когда потерялась в лесу корова, Леший ее привел и погрозил бабке Арине пальцем. На Ивана Купалу видела мать горящий цветочек, а под ним, как и полагалось, раскопала серебряную монету.

Эта история случилась вьюжной зимой. Заскрипели полозья саней, застучали в окно кулаки. Бабка Арина, накинув зипун, выскочила на мороз. Сам Иван Матвеевич Осоргин пожаловал в закрытом возке. Он приказал бабке Арине быстро идти в дом, топить печи и греть воду.

Бабка вернулась только под утро, и не одна. В руках у нее что-то пищало и шевелилось. Это было крошечное дитя. Бабка, смеясь, сказала, что подкидыша принес косолапый Мишка и наказал звать Анастасией. Так в избе появилось еще одно живое созданье. Доставило оно много хлопот, но и много радости. Летом девочка уже встала на свои крохотные ножки и стала резво бегать по всему подворью.

Мать моя очень с ней забавлялась и полюбила, как свою сестру. Приезжал несколько раз старый граф, привозил девочке господские одежки и хвалил бабку Арину.

Так минуло лето, и желтый лист полетел с дерев. В один из еще теплых дней мать моя пошла с Настей по ягоды. Возвращаясь домой, она заметила многолюдство на подворье, но это были не графские, а чужие люди. Мать моя почему-то испугалась и спряталась за кустом.

Оказалось, что страшилась она не напрасно. Люди вытащили бабку Арину из избы и стали спрашивать: «Говори, ведьма, где младенец!» Бабка всплескивала руками и отвечала, что никакого младенца не знает.

Тогда господин в черном кафтане и треуголке поднял плеть и хорошенько огрел бабку Арину по спине. Та заголосила и пала на колени: «Помилуй, батюшка, ни в чем не повинна!» — «Где младенец?» — спросил господин в черном. «Это какой же младенец?» — отвечала бабка вопросом. «Какой тут родился в прошлую зиму». Тут бабка стала словно бы что-то припоминать и вспомнила, что и вправду прошлой зимой наезжали ночью господа, вошли в дом, а под утро уехали. Слышала бабка и детский плач. «Так они его увезли?» — спросил господин в черном. «Не ведаю, батюшка, — отвечала Арина, — может, бросили в лес, только я ничего не видала».

Господин приказал обыскать избу, а матушка, видя такую картину, затаилась с Настенькой за кустом. Девочка была тихая, не кричала, а только ела землянику из лукошка. Обыскали избу, все вокруг посмотрели да и уехали ни с чем. «Смотри, бабка, — приказал господин в черном, — помалкивай, а то худо будет».

Матушка, дрожа от страха, вышла из-за кустов и спросила, что все это значит? «Мала еще, — ответила бабка Арина, — да и откуда самой мне ведать? Знать, это дитя не простое».

Наезжал снова старый граф и благодарил бабку Арину за то, что укрыла дитя. Однако выглядел граф озабоченным. Велел он холить Настю до нового лета, а потом обещал увезти с собой.

Но судьба распорядилась иначе. Минула зима, сошел снег. Не успели распуститься листочки, как снова нагрянули всадники во главе с черным господином. Только на этот раз Настя пила в избе молоко.

«Попалась, чертова бабка! — закричал господин. — Ну, счастье твое, что спешу!» Схватили они Настю и потащили с собой. Бабка Арина кинулась за ней, но ее ударили крепко, так что она повалилась на землю без чувств.

Настя испугалась, закричала и так вцепилась в мою матушку, что сорвала с нее нательный крестик, так он и остался в ее зажатой ладошке. Всадники попрыгали на коней и собрались ехать, но тут из-за кустов выскочили другие люди. Началась перестрелка, неразбериха, матушка спряталась за избу, а когда выглянула, никого уж не было. Матушка подняла бабку Арину, принесла ей воды. Очухавшись, та спросила, где Настя, но матушка ничего не могла ей сказать. «Теперь не простит мне Иван Матвеевич», — запричитала старуха.

Старый граф молча выслушал известье, бабку не попрекал, а только дал ей золотой и еще раз наказал помалкивать обо всем, что видала.

Так и кончилась эта странная история, но матушка не раз ее вспоминала и приговаривала: «А девочка-то была хороша!»

Нет, я не хочу сказать, что в доме старца Евгения я соединил этот случай с рассказом госпожи Черногорской о своем рожденье. Но мысль эта пришла мне в голову позже, когда разные события стали указывать на ее достоверность.

А в тот раз мы учтиво раскланялись с госпожой Черногорской, поблагодарили старца Евгения за интересную беседу и отправились в путь к Перекопу, тому перешейку земли, на котором и держалась «крымская капля».

Перекоп

Мы переправились через Днепр на адмиралтейской барке и немного ниже Херсона причалили к Голой Пристани. Это место вполне оправдывает свое название. Здесь простирается пустынная солончаковая степь да несут службу казаки, выкопавшие себе землянки, накрытые тростником.

Мы оставили нашу коляску на недолгое время, сели на лошадей и поскакали к соленому озеру, лежавшему в двух верстах от Днепра. Кто-то сказал, что в таком озере можно лежать на поверхности, не погружаясь, и Петр Иванович хотел это испытать. Кроме того, говорили о лечебных свойствах озера, размягчающих ломоту в костях, чем иногда страдал молодой граф.