Тетрадь в сафьяновом переплете - [12]
Выходки его бывали дики и нелепы. Он, например, во время приема мог подойти к знатному вельможе и дернуть его за ухо. Пойманную в своих покоях крысу он судил самым настоящим военным судом, за «причиненное беспокойство высочайшей особе». Ничего не стоило императору в споре так распалиться, чтобы вызвать на дуэль своего подданного.
При этом нрав его был мягок и мечтателен. Он содержал порядочную библиотеку и каждый месяц выписывал сотни книг из Европы. В минуты уныния и отшельничества он обучился играть на скрипке и часто, запершись в покоях, выводил грустные мелодии, после чего плакал навзрыд.
Словом, он не был властным человеком для трона. Люди его сторонились, и, быть может, только одна Елизавета Воронцова, дочь канцлера и сестра Екатерины Дашковой, питала к нему сердечную склонность. Взойдя на престол, Петр Федорович проводил много времени с Елизаветой, играл ей на скрипке и читал вслух.
Не таковой была нынешняя государыня-императрица. С первых дней пребыванья в России она думала о короне. Возможно, сказывалось предначертанье: ведь еще в детстве богемская цыганка предрекла, что маленькая принцесса станет королевой.
Екатерина была умна, начитана, обаятельна. Возвышенное чело, откинутая назад голова, гордый взгляд голубых глаз из-под черных бровей — все подчеркивало в ней царственную осанку. До конца жизни она не научилась порядочно говорить по-русски, зато французским владела отменно и восхищала стилем самого Вольтера.
Восемнадцать лет, проведенных в несчастливом замужестве, дали ей множество времени для совершенствованья ума и знаний. По образованности с ней могла сравниться, быть может, лишь княгиня Дашкова, это и сблизило их.
Екатерина взяла за правило держаться со всеми ровно, приближать людей не только нужных, но и прочих, ибо государственный ум ее понимал, что всякая кроха полезна на том пути, который вел ее к престолу. Правда, взойдя на него, императрица стала более разборчива и проявила скрытный свой нрав, отдалив, например, княгиню Дашкову, которой столь многим была обязана. Воистину прав был Петр Федорович, когда, заметив начало дружбы своей жены с «Екатериной малой», так иногда называли Дашкову, отвел ее в сторону и сказал:
— Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон.
Первым таким «лимоном» оказался по несчастию сам государь Петр. Он не умел вести светскую интригу, не вникал в тайные движения двора и не заметил, как вокруг него запутывались сети заговора.
В центре его стояли гвардейские офицеры, недовольные тем, что в гвардию стали проникать прусские порядки, строгости и всякие меры в связи с подготовкой к ненужной войне с Данией.
Как-то Екатерина обмолвилась: «Я всегда была убеждена, что лучше обладать сердцами всех, чем немногих, но если уж начинать с немногих, то у этих немногих должны быть отменные сердца».
И верно, те, кто возвели ее на престол, обладали отменными «гвардейскими» сердцами. Братья Орловы, Рославлевы, Баскаков, Бредихин, Аасунский, Барятинский, Хитрово — все они были отважными воинами. Были там и братья Осоргины, которые вместе с прочими присутствовали у Казанского собора в миг провозглашения Екатерины царствующей императрицей.
Петр в это время беспечно проводил часы в Ораниенбауме. Переворот был для него полной неожиданностью. Все слабости его характера проявились тут же. Он не смог проявить достаточно воли, чтобы удержать престол, хотя большая часть армии оставалась на его стороне. Вместо твердых мер смущенный император пустился в переговоры, потерял время и наконец был арестован и отвезен в Ропшу. Жить ему оставалось всего семь дней. Кончил он не в бою, не с оружьем в руках, а за столом во время ссоры с охранявшими его гвардейскими офицерами. Бывший самодержец был просто задушен дюжим Орловым и его товарищами.
Впоследствии ходило много слухов о причастности к тому Екатерины. После ее смерти мне довелось слышать о письме, хранившемся в шкатулке и написанном Алексеем Орловым после гибели Петра. Видел я и список с этого письма, который гласил:
«Матушка милосердная государыня!
Как мне изъяснить, описать, что случилось. Не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину, Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором. Не успели мы разнять, а его уж не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее кончить. Свет не мил, прогневили тебя и погубили душу навек».
А миру было объявлено, что император внезапно скончался от «прежестокой колики».
Что рассуждать! Печальна судьба тех, в ком видят соперника на престол. Не только Петр погиб в царствование Екатерины, но и убогий Иоанн, в двухмесячном возрасте провозглашенный императором, свергнутый Елизаветой Петровной и заточенный в Шлиссельбургскую крепость как «секретный узник». Императрица Екатерина послала в Шлиссельбург тайное предписание, по которому Иоанн должен быть убит, если его попытаются освободить.
