Тетка - [15]

Наступила тишина. Тетка выждала минутку, а потом, полагая, очевидно, что на горячую благодарность делегатов за ее милосердие рассчитывать нечего, попросила меня принести чаю.

– Простите, господа, но сейчас я лишена слуг. Через год все образуется. А может, ты, Михал, предпочитаешь водку? – обратилась она к форейтору.

– Не надо, – ответил Михал.

Держа кувшин в руке, я видел, как он демонстративно сунул руку в карман, вытащил оттуда огромный кисет с махоркой, оторвал клочок официального уведомления и стал скручивать «козью ножку».

– Михал, ты же испортил служебную бумагу, – заметила Тетка.

– Ничего, ведь вы уже знаете ее содержание, – сказал главный. – Мы оставляем вам этот домик и часть парка с садом, сочтя это службами. И то лишь благодаря вашему брату, – добавил он.

Старая Барыня поднесла ко рту стакан и, отпив глоток чаю, вымолвила с удивлением:

– Не могу взять в толк, о чем это вы? Я ведь уже сказала, что из милосердия выделю дворовым людям усадебную землю.

– Да речь-то не только о дворовых, – прервал ее Михал. – Деревенские тоже получают.

– Как это, деревенские?

– Малоземельные, – добавил главный.

– Что это еще за малоземельные? – удивилась Тетка.

– Деревня делится на малоземельных, – стал объяснять Михал, – то есть бедняков, а еще на середняков и богатеев, иначе говоря, кулаков. Эти ничего не получат.

– Впервые слышу, – удивилась Тетка с такой улыбкой, словно ей рассказали о новой разновидности перепончатокрылых. – Это даже интересно, то, о чем ты говоришь. Я вижу, ты, Михал, усвоил азбуку, которой я тебя тут, в усадьбе, выучила… Понимаете, раньше, – обратилась Тетка к главному, – деревня делилась на крестьянство и дворянство. А что, «малоземельные» дворяне тоже получат землю?

– Если малоземельные, то получат, – подтвердил главный.

– Странно, ведь они, так же как и я, эти… как их, напомни, дорогой…

– Чуждые элементы, – подсказал я.

– Не понимаете вы, пани помещица, – снова начал Михал, но Тетка прервала его, властно взмахнув тросточкой, и, поднявшись с места, что должно было означать конец визита, промолвила:

– Надеюсь, вас, господа, удовлетворит мое обещание выделить из христианского милосердия окрестным беднякам усадебную землю на Гурешне.

Два местных делегата побледнели. А чужой, не зная, что Гурешно означает непроходимые болота, и потому не понимая всей глубины оскорбления, еще пытался что-то разъяснить помещице:

– Вы снова нас не поняли…

– Она очень даже хорошо нас поняла, – рявкнул Михал и, приблизившись к Тетке, закончил:

– Прошло ваше времечко… Думаешь, по-прежнему свою усадебную задницу выгревать тут будешь?…

– Пан Стоковский, – воскликнул потрясенный глава делегации.

Тетка отпрянула и, мгновенно занеся свою окованную серебром трость, изготовилась рассечь побагровевшую физиономию Михала. Форейтор заслонил лицо, и оба они замерли так, словно шепот делегата: «Опомнитесь, пан Стоковский», – возымел силу чудодейственного заклинания. Наконец Тетка опустила трость и, указав на дверь, промолвила:

– А теперь вон.

Михал, подталкиваемый остальными делегатами, попятился к двери и, заботливо подняв опрокинутый стул, заметил спокойно:

– Жаль, коли сломается. Тоже ведь наш будет.

– Стекло! – вдруг крикнула Тетка. Испуганный этим криком, вроде бы никак не связанным с предыдущими событиями, я взглянул на нее. Стискивая в руке осколки раздавленного стакана, она тупо всматривалась в капельки просочившейся сквозь пальцы крови.

V

Спустя месяц вернулся Молодой Помещик. Люди, описывающие последние недели его жизни, готовы присягнуть, что это его встречал на перроне бургомистр и прочие городские власти. А как же иначе? Ведь благодаря своей смерти молодой Бачевский стал героем местной легенды. Так стоит ли помнить, как он выглядел в действительности? Тщедушному пареньку – даже с орденскими своими ленточками, криво пришитыми на сержантском кителе, который он вывез из-под самого Фюрстенвальде, он казался мне гимназистом в одежде с чужого плеча – этому пареньку местная молва приписала черты истинного героя.

Его наделили силой. Да кабы не измена, твердили вокруг, он никогда не оказался бы на площадке, где за старыми деревьями и сейчас еще возвышается статуя святого Флориана. Даже поставленный лицом к лицу с крестьянами, которых силком выгнали из хат, он – если верить легенде – еще мог спастись бегством. Разве они не помогли бы? Такому человеку деревня помогла бы, это точно. Тут же, за купой деревьев, окружавших статую патрона пожарников, начиналось поле с кустами можжевельника, а за ним – густой сосновый молодняк.

– Да ему стоило только знак подать, – уверяли очевидцы последних минут жизни Молодого Помещика. – Стоило лишь моргнуть, и мы бы кинулись на них. Ведь эти недобитки скрывавшихся в лесу «отрядов» чувствовали себя здесь не очень-то уверенно.

– Вот там, в усадьбе у помещицы, – следовал жест в сторону торчащих башенок Охотничьего Домика, – они как дома были. – А здесь победили только из-за измены. И родилась эта измена за стенами восстановленной Теткой псевдомавританской развалины. Уверенность в том, что бачевская помещица сознательно выдала брата, обрекла его на смерть, как Иуда Христа, была непоколебима. «А теперь веночками хочет откупиться, возлагает их на его могиле во все дни поминовения». Но бог, по всеобщему мнению, таких измен не прощает. Он нетороплив, но справедлив – придет час, он поразит сердце Старухи, и тогда уж ничто ей не поможет – ни восстановленные гостиные Охотничьего Домика, ни отобранные у крестьян земли, те, что она в воскресные дни объезжает в своей коляске.