Тэтчер: неизвестная Мэгги - [14]

– Если у меня гостили интересные и знатные люди, – вспоминает Джанет Вон, – я никогда не приглашала Маргарет Робертс. Она была неинтересным собеседником. Иногда нам случалось говорить о политике, но с ней невозможно было спорить. Она такая твердокаменная![87]

Даже хорошо расположенных к ней людей передергивало, когда она принималась обращать всех в свою веру.

– Слишком уж часто ее начинало зацикливать, – вздыхала Маргарет Гудрич.[88]

Не добавляло ей популярности и полное отсутствие юмора. Кокетливая улыбка или вовремя произнесенная шутка могли спокойно разрядить напряженные ситуации, но Тэтчер была на это не способна. За всю свою долгую общественную жизнь она так и не научилась понимать анекдоты, не говоря уж о том, чтобы рассказывать их своим друзьям. Если в ходе проведения какого-то мероприятия в протокол вставлялась шутка, Маргарет предупреждали заранее. Тэтчер бросала лишь удивленный взгляд и озадаченно произносила:

– О!

Когда в середине 1970-х годов она посетит Оксфорд, ее торжественная речь начнется довольно странно:

– Привет, выпускницы Самервилла и налогоплательщицы!

И дальше последует сухая часовая лекция о налоговом праве. Половина слушателей быстро покинет свои места, другая же продолжит нервно ерзать на стульях, коря себя за нерешительность.[89]

Враждебность со стороны вигов и лейбористов была не единственным, что способствовало закалке характера «железной леди». Свою роль сыграла и сама консервативная партия, настороженно относившаяся к привлечению в политику представительниц слабого пола.

– Политика была не из легких занятий для учившихся в Оксфорде женщин, – вспоминает один из современников. – Маргарет не только не включили в союз[90], но также запретили посещать знаменитый Каннинг-клуб, лишив ее возможности скрестить шпаги и принять участие в диспутах с другими консерваторами.[91]

Дискриминации подвергались не только девушки, которые хотели принять участие в политических дебатах, но и просто желающие получить образование. Так, например, в 1920-е годы женщины, сдавая экзамены, сидели на особых местах, огороженных специальными ширмами. Не лучше обстояло дело и с преподавательским составом. Вплоть до 1945 года в штате Оксфордского университета не было ни одной женщины, которой бы присвоили полное профессорское звание.

Когда Маргарет училась на втором курсе, в 1944 году, Оксфордский союз вынес на обсуждение вопрос о принятии женщин в свои ряды. Результаты голосования сказали сами за себя – 24 голоса «за» и 127 «против». Пройдет 20 лет, и только в 1963 году среди членов союза появятся первые представительницы прекрасного пола. А спустя еще четыре года, в 1967 году, президентом союза будет избрана первая женщина – Беназир Бхутто, ставшая впоследствии премьер-министром Пакистана.

Маргарет оказалась в сложной ситуации – постоянный град насмешек лейбористов и прохладное отношение со стороны консерваторов могли сломать кого угодно, но только не мисс Робертс. Она еще крепче сжимала губы, усердно готовясь к своему часу. Как только долгожданный момент настал, Мэгги одной из первых вскарабкалась на баррикады и принялась сражаться за будущее тори. При этом она была преисполнена такой решимостью и убежденностью в собственной правоте, что ей завидовало большинство более опытных и мужественных коллег.

Летом 1945 года в Великобритании были объявлены всеобщие выборы, не проводившиеся в стране уже десять лет. Консерваторы выступили сплоченными рядами, глубоко уверенные в предстоящей победе. К моменту роспуска парламента они занимали 432 места из 615 и имели в своем рукаве такого джокера, как Уинстон Черчилль.

Лидер тори также с оптимизмом смотрел на избирательную кампанию, позволяя себе даже некоторые вольности. Выступая 4 июня, он произнесет печально знаменитые слова:

– Ни одно социалистическое правительство не сможет удержаться у власти, не прибегнув к какой-нибудь форме гестапо[92].

Фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы. Лидер лейбористов Клемент Эттли назовет это выступление «второсортным изложением идей австрийского профессора Фридриха Августа фон Хайека», а самого Уинстона станут атаковать вопросами: «А как же насчет гестапо?»

Среди слушающих речь Черчилля была и Маргарет Робертс, прильнувшая к радиоприемнику в одной из студенческих аудиторий Самервилла. Когда прозвучала злополучная фраза, в ее голове тут же промелькнуло: «Ну это уж он слишком!»[93] Однако делать было нечего, впереди ее ждали новые выборы, а значит, и новая борьба, и новая аудитория.

В Оксфорде за место в парламенте скрестили шпаги консерватор Квентин Хогг и лейборист Фрэнк Пакнем. Квентин победит, сделав впоследствии успешную карьеру и заняв пост лорда-канцлера[94] в правительстве Тэтчер, которая активно агитировала за него еще в далеком 1945 году. Однако основная борьба развернулась для Маргарет не около стен университета, а в ее родном Грэнтеме, куда она отправилась отдыхать на каникулы.

Отдыхать долго не пришлось. Не успела Мэгги разместиться в родном доме на Норт Пэрейд, как ее тут же закрутил вихрь политической борьбы, развернувшейся между представителем тори майором авиации Джорджем Вортсом и лейбористом Дэнисом Кендаллом. Агитируя за любимую партию, Маргарет произнесла свою первую