Теща Дракулы - [25]

Большего всего на свете отец Мититей боялся попасть в ад, царство абсолютной тьмы.

— Там тьма кромешная, — глаголил он перед безмолвной паствой. — И в этой тьме живет червь неусыпаемый — Сатана. Как только во тьме появляется грешник, червь начинает его кусать. И так продолжается вечность. Пока червю не надоест.

Паства ужасалась и спешно замаливала грехи.

Но о самом главном клирик умалчивал: Сатана уже здесь, среди них, явился на землю в образе Дракулы. А он, отец Мититей, почти что стал его приспешником. Эх, если бы все так было просто: Дракула на стороне зла, Мититей — на стороне добра, когда-то они сойдутся в последнем споре. Если бы все было так просто….

Священник потер пухлые щеки, с которых давно уже сошел жизнерадостный румянец. Пил с каждым днем все больше, от пьяного зелья на время становилось легче. Только будучи пьяным, он обретал способность смотреть на многие вещи правильно: даже в черном цвете есть светлые полутона, а белый — рано или поздно становится грязным, как ни береги. Беда в том, что Дракула ему нравился. Отец Мититей еще не встречал столь сильного, целеустремленного и неколебимого в своих убеждениях человека. Не в вере, но в убеждениях. И это пугало. Князь был непредсказуем, жесток и… одинок. Даже женитьба на прекрасной Виорике не смогла пробить брешь в стене отчуждения. Цепеш по-прежнему не желал принадлежать никому.

Как-то священник осмелился спросить: любил ли Влада отец. Цепеш, казалось, даже не понял вопроса:

— Что есть любовь? Вот ты, святой отец, веришь, что любовь есть Бог. Я же тебе отвечаю: любовь ни что иное, как слабость духа и тела. Мужчина рождается, чтобы воевать и защищать свои земли. Женщина, чтобы рожать детей. Мой долг заботиться о жене и детях, ее — быть покорной и благочестивой. Но причем здесь любовь?

Отец Мититей тогда растерялся:

— Тот, кто рожден вне любви и тот, кто живет, не умея прощать, обречен на муки ада.

— Да? И где этот ад?

— В душе, твое величество, — покачал головой священник. — Ад всегда начинается с души.

— Ты говоришь глупости, — прервал Дракула. — Предназначение великих — месть, война и агрессия, а не любовь и всепрощение. Наш род слишком долго был под гнетом турков, чтобы думать о любви и тем более о всепрощении. Я, как и мои братья, появился на свет, чтобы довершить то, чего не смогли сделать мой дед и отец. Кто же знал, что мой старший брат будет предательски убит, а в жилах младшего течет кровь предателя.

Голос князя дрогнул. О мудрости и военных подвигах его деда, Мирчи Старого, до сих пор в Валахии слагали легенды. Вот только сказания эти были с ноткой горечи. Дескать, всем хорош Мирча Старый, но… Зачем признал себя вассалом османов? В отличие от многих, отец Мититей понимал, что это решение далось Мирче нелегко: официальное признание могущества турков пусть и на короткое время, но все же дало передышку Валахии. Наверное, понимал это и сам Дракула, но тем сильнее было разочарование в легендарном деде. История валашских князей — бесконечные перевороты и борьба за трон. Поддержка сильного союзника гарантировала победу, и что немаловажно, почти без крови и насилия. Отец князя, Влад II, захватил престол в 1436 году, свергнув своего двоюродного брата. Помог тому венгерский король Сигизмунд Люксембургский. Но власть Владу II ко двору не пришлась. И он склонился пред турками, возобновив вассальные обязательства, а в качестве подтверждения добрых намерений отправил турецкому султану двух сыновей — Влада и Раду. Через несколько лет по приказу регента венгерского королевства Влада II убили, а валашский престол занял новый венгерский ставленник. Может, и прав Дракула — не до любви его роду, продолжить бы…

Князь все чаще звал священника в свои покои. Долгие, непонятные и тяжелые беседы выпивали из отца Митетея все силы. Но разве мог он отказаться? Вот и сегодня, после вечери приказано явиться в покои государя. На личный разговор. Священник отхлебнул вина, надел старую рясу и вышел из молельни. Ей-богу, как на Голгофу…

8

Люди — враги всяких затруднительных предприятий.

Николо Макиавелли «Государь»

— С тех пор, как ты узнала о княжеском пире, ходишь, сама не своя, — Рацван нежно поцеловал жену. Аргента кольнула взглядом и холодно отстранилась. — Что с тобой, родная?

Аргента бездумно взглянула на нарядное зеленое платье, украшенное серебристой вышивкой и после некоторого раздумья решилась:

— Сон давеча нехороший снился. Про тебя, про меня, и про дочек наших. Не надо нам ехать, Рацван. Ничего хорошего не выйдет.

— С каких это пор ты стала снам доверять? — рассмеялся Рацван. — Не узнаю тебя.

— Сны разные бывают: светлые, дурные и вещие. Этот — вещий.

— С чего взяла?

— Знаю. Просто поверь мне, — она с надеждой посмотрела на мужа. — Давай дома останемся, а?

Рацван разозлился:

— Бабьи сказки — твои сны. Если к Виорике ехать не хочешь, так и скажи. Иванне скоро тринадцать исполнится, пора сватов принимать. А где ей мужа найдем, коль из дома не выезжаем. И тебе развеяться надо. Крутишь волчицей по дому, покоя не зная. Скучно со стариком-то.

— Какой ты старик? Молодым за тобой не угнаться. — устало ответила Аргента. — Да и Иванне куда торопиться? Пусть в девках побольше посидит, здоровее будет. На Виорику погляди — одна тень осталась. Иссохла вся от слез и волнений. Раннее замужество не к счастью.