Тесей - [21]

Гость рассказал мне, как братья, в жадности своей стремящиеся лишить его царства, пали настолько низко, что не постыдились даже очернить свою почтенную мать и объявили его незаконнорожденным. Его беды, я это видел, были равны моим. Но пока мы беседовали, внизу, в чертоге, поднялось смятение, послышались крики и вопли. Я вышел взглянуть, в чем дело.

Пришла жрица богини, сестра моего отца. Ее окружали женщины, они с плачем били себя в грудь и царапали щеки до крови. Стоя на ступеньках, я осведомился, что случилось. Она отвечала: «Горе за горем, царь Питфей, навлек ты на свой народ, предлагая жертвы закормленным небесным богам и забывая алтарь, который ближе всего к твоему очагу. Вторую ночь приношу я мясо и молоко к „камню скорби“, предлагаю их священному змею, и вторую ночь он отвергает приношения. Или ты будешь ждать, пока в Трезене не осиротеет каждое чрево, породившее плод? Жертвуй, жертвуй, ведь сердится сама Матерь!»

Я сразу же распорядился привести свиней, коря себя за то, что оставил все в руках женщины. По молчанию Аполлона мне следовало бы понять, что беды наши ниспосланы отнюдь не самим небом. На следующее утро мы резали свиней возле «камня скорби». Их визг отдавался в доме, а запах внутренностей целый день висел в воздухе. Когда кровь впиталась в землю, мы увидели на западе облака. Серой пеленой они повисли над нами, но не принесли дождя.

Явилась жрица, отвела меня во двор «камня скорби» и показала извилистый след священного змея, по которому читала знамения. «Он поведал мне, – объявила она, – причину гнева Матери Део. Прошло двадцать лет – не менее – с тех пор, как дева из этого дома вешала свой пояс ради богини. Твоя дочь Этра стала женщиной два года назад, но разве ей посвятила она свою девственность? Пошли свою дочь в Миртовый дом,[41] и пусть она примет первого же пришельца, будь то мореход, или раб, или даже убийца с руками, еще обагренными отцовской кровью. Иначе Матерь Део не смягчит своего гнева до тех пор, пока эта земля не лишится всех своих детей».

Дед поглядел на меня сверху вниз:

– Ну, юный тупица? Начинаешь теперь понимать? – Я кивнул, не имея сил заговорить. – Я ушел с благодарностью, радуясь, как радовался бы любой муж на моем месте, что не потребовалось худшего. И все же мне было жаль собственное дитя. Не то чтобы люди потеряли бы в подобном случае уважение к ней – земледельцы, смешивавшие свою кровь с береговым народом, с молоком матери впитали подобные обычаи. Да, я не запрещал их, но и не поощрял; и, конечно, твоя мать, в силу своего воспитания, не могла предвидеть того, что теперь ее ожидало. Меня разгневало, что предстоящее радует жрицу. Она овдовела молодой, и никто не захотел ее; посему ей не нравились девы, пользующиеся доброй славой. Дочь моя была горда и застенчива; я боялся, что она встретит там низкого человека, который по грубости или злобе к тем, кто выше его, возьмет ее без ласки и нежности – как потаскуху. Но более всего меня смущала та кровь, которую этот союз мог принести в наш дом. Если родится ребенок, ему можно было отказать в жизни. Однако это я намеревался скрыть от дочери – довольно с нее огорчений.

Я отыскал ее в женских покоях; слушала она безмолвно и возражать не стала, однако, взяв дочь за руки, я заметил, как похолодели ее ладони. Потом я вернулся к надолго забытому гостю. Он молвил:

«Вот и новая беда, мой друг».

«Но не последняя», – отвечал я и все рассказал ему. Я был кроток – мне не хотелось, чтобы он видел меня расстроенным, однако отец твой, как я уже сказал, знал людей.

Он сказал:

«Я видел деву. Такой и рожать царей. К тому же она скромна. Это будет трудно и для вас обоих».

Тот вон стол разделял нас. И вдруг он стукнул по крышке его кулаком:

«Вот что, Питфей, должно быть, это какой-нибудь бог привел меня сюда. Поведай мне, в какое время дня девушки ходят в рощу?»

Я отвечал:

«Около заката или чуть раньше».

«Все как обычно? Нет ли какого-нибудь освященного правила?»

«Насколько мне известно, нет», – произнес я, понимая теперь, к чему он ведет.

«Тогда скажи жрице, чтобы дева была там завтра, и, если она придет перед рассветом, кто узнает об этом, кроме нас с тобой? Выиграем мы все: я получу наследника, если небо смилуется надо мной, ты – внука благородного происхождения с обеих сторон, а твоя дочь… обе невесты пришли ко мне девственницами, и я знаю, как обращаются с женщинами. Что ты скажешь на это, мой друг?»

«Слава всем богам, – проговорил я. – Сегодня они не забыли мой дом».

«Тогда, – сказал он, – остается лишь предупредить деву: если она уже видела мужа и знает его, ей не будет так страшно».

Я кивнул, но что-то остановило меня.

«Нет, – отвечал я. – Она принадлежит к царскому роду и посему должна своей волей пойти на жертвоприношение, иначе оно потеряет силу. Пусть все останется между нами».

Когда минула первая четверть ночи, я отправился будить твою мать. Но она уже сидела в постели, и лампа горела возле нее.

«Дитя мое, – сказал я. – Мне приснился сон, присланный, без сомнения, каким-нибудь богом; тебе следует отправиться в рощу до первых петухов и совершить свою обязанность перед богиней ранним утром. Поэтому вставай и готовься».