Тесей - [193]

В день свадьбы я сопровождал Пирифоя как дружка жениха; за свадебной колесницей следовала череда верховых лапифов. Прекрасное было зрелище – цепочка всадников, опускавшаяся от твердыни отца невесты до самой равнины. Селяне приветствовали нас криками, кентавры – немелодичным воем, от которого кони разбежались бы, не удерживай их руки лапифов. Потом мы приступили к пиру. Выполняя обязанности дружки, я приглядывал за тем, чтобы все было в порядке, и отметил, что кентавры пируют вовсю, хотя видок, как предупреждал Пирифой, был еще тот. Лишь в одном углу соблюдались приличия… Там сидел Старый Ведун, окруженный своими мальчишками. Должно быть, и они кое-чему научили его, пусть он и преподал им много больше. Я не узнал бы их – умытых, причесанных, в золоте, – однако возле него постоянно находилось двое или трое юнцов, оставлявших свою родню, чтобы почтить старика посреди вони кентаврийского пира.

В Фессалии на праздниках женщины сидят отдельно, однако я мог видеть Ипполиту возле невесты. Она была в женской одежде, зная, что Пирифою это понравится, и ни одна из женщин не могла затмить ее красоту. Мне так всегда казалось.

Кроме своих слуг я прихватил с собой для поручений юного Менесфея, моего родича, сына Питея, двоюродного брата моего отца, скончавшегося в изгнании во время войны за престол. Я не видел необходимости пробуждать в юноше память о старых бедах, учитывая, что между ним и отцом – по всем сведениям, человеком властным – не было особой любви. Поэтому я предоставил ему место при дворе и считал юношу полезным: смышленому парню ничего не нужно было повторять дважды. Ошибаться ему случалось лишь от излишнего усердия; в свое время его часто поправляли, и теперь он рад был показать другим их ошибки. Но навязчивость легче исправить, чем тупость.

Теперь же он обслуживал столы вместе с другими юношами хорошей крови. Но едва я сел и прикоснулся к мясу, к плечу моему склонился мальчик, негромко проговоривший:

– Знает ли мой господин, что его слуга поит Старого Ведуна вином?

Тщательно причесанный, в вышитых одеждах, но коричневый, как старое дерево, он воспользовался цокающим кентаврийским именем, и я немедленно отправился проверять. Конечно же, Менесфей со своим кувшином оказался перед Старым Ведуном. Один из мальчишек, разносивших мясо, из-за плеча шептал ему: «Не надо!» – но Менесфей или же не слышал, или не хотел замечать.

Голова Старого Ведуна склонилась вперед, ноздри шевельнулись, зачуяв сладкий и странный запах. Но мудрость остановила его, а может, он доверился мальчишкам. Отвернувшись, кентавр отвел от себя кувшин – жест простой, словно у зверя, но сделал его он с воистину царским достоинством. Один из мальчишек перехватил руку Менесфея и показал в мою сторону. Но теперь ему нужно было миновать скамьи, на которых сидели кентавры, уже уловившие запах вина. Один из них протянул руку и выхватил кувшин, к нему присоединились еще двое, вырывавшие сосуд друг у друга, успевая при этом хлебнуть.

Менесфей подошел без особой тревоги. Я уже гневался, потому что помнил, как передавал ему предупреждение Пирифоя, и потому спросил, зачем он это сделал. Тот с праведным видом ответил:

– Я решил, господин, что ему выказывают мало почтения: и посадили подальше, и вина не дают, хотя вся дворцовая челядь пьет вовсю. А ведь он их наставник, хотя и кентавр.

– Наставник? – переспросил я. – Он – царь. Но никогда не был под крышей со дня своего рождения. Мальчики знают, каков он, и любят его. Такова любовь. А ты любишь лишь собственные представления, справедливые лишь для себя самого. Ты станешь мужчиной, лишь когда начнешь учиться, прежде чем учить других.

Теперь кентавры долизывали остатки. Пролили они много, поэтому я решил, что беды не будет, и ничего не сказал Пирифою, что-то шептавшему невесте. Трапеза оканчивалась, наступало время плясок.

Женщины начали подниматься. По обычаю лапифов невеста со своей свитой проходит среди гостей, осыпающих ее цветами и благословениями, а потом начинается мужская пляска, после которой жених уносит невесту. Приближался вечер, и под крышей уже зажигали факелы. Мы с Ипполитой обменялись улыбками, провожая невесту взглядом: наша свадьба ничуть не напоминала эту.

Заиграла музыка. Женщины пошли вокруг зала, красивые дети несли факелы, невеста опиралась на руку отца. Они прошли в двери, проследовали дальше, и мы услышали во дворе хор голосов и приветствий. Вдруг шум переменился, сделался неровным и громким, гневно вскрикнул Старый Ведун, и Пирифой вскочил на ноги. Последовав за ним, я услышал звонкий зов – Ипполита привыкла покрывать шум битвы.

Мужи в волнении повскакали с мест и бросились к двери.

– Стойте! – закричал я. – К оружию!

На стенах были развешаны старые боевые трофеи; кое-кто из гостей после трудного пути оставил свои доспехи у двери. Я схватил боевой лапифский топор и меч. Пока мы вооружались, в зал вбежали дети, трое или четверо, тонкие голоса прерывались от ужаса. Не имея времени утешать их, мы бросились вперед – в сумерки.

Двор опустел, скамьи селян валялись на земле перевернутыми. Шум доносился из-за ворот, где разыгрывалась сценка, напоминавшая разграбление взятого города: женщины, поваленные на столы посреди мяса и чаш с брагой, над ними кентавры – лапающие, урчащие, перебранивающиеся друг с другом; селяне, бросившиеся на помощь, теперь не менее громкими воплями сами взывали о ней. В этом не было позора: кентавры рождены от крови титанов и в безумии сильнее двух или трех человек, одному бедняге уже оторвали руку… Я бежал через все это, выкрикивая свой боевой клич и имя Ипполиты, она ответила, и с души моей словно поднялась черная ночь. Пробежав мимо дергающихся или мертвых тел, мимо горшков, еды, факелов, я увидел ее с ножом мясника в руке, охраняющую невесту. Старый отец, окровавленный и растоптанный, лежал перед дочерью. Кентавр отвел нож, и я вовремя успел раскроить его череп. Кость оказалась настолько толстой, что оружие едва не вырвалось из моей руки, я не сразу сумел высвободить его. Топор я передал Ипполите, а сам обнажил меч, и мы встали рядом. Пирифой, заслонив собою невесту, оставил ее у дерева и вовсю орудовал длинным копьем. Женский визг стих; его заглушили боевые кличи и свирепый рев кентавров.