Теселли - [2]
В маленьком саду его, зеленеющем за домом, зрели яблоки, груши, персики, абрикосы, и тут же на грядках поспевали помидоры, перец, морковь, лук, чеснок и фасоль.
Он имел дочь и троих сыновей, а когда-то детей было шестеро, но четыре года назад старший сын, Айдер, отправился ночью в Кара текне[6] охотиться на волков и домой не вернулся. Второй сын, Теврик, погиб в позапрошлом году. Знойным летним днем Саледина-ага не было дома — он уехал в лес. Теврик, бродя по саду, увидел недалеко от персикового дерева большую змею. Прибежав домой, он схватил отцовскую двустволку, снял предохранители с обоих курков и вернулся в сад. Разыскивая среди лопухов змею, он споткнулся, и ружье разрядилось ему в живот.
Сейчас в доме старшим сыном стал двадцатитрехлетний Фикрет. За ним шли Рустем и единственная дочь Сеяре, а младшим — четырнадцатилетний Мидат.
Хна-Саледин почти всю свою жизнь не выпускал из рук топора, и потому пальцы его были скрючены, ногти обломаны, а огрубевшая кожа на руках тверда как жесть и покрыта трещинами.
И в доме, построенном им собственноручно, и во дворе, где стояли большой сарай и курятник, всегда царил образцовый порядок. Жена Саледина-ага — Тензиле-енге[7], полная, добродушная женщина, давно уже привыкла к твердому и требовательному характеру мужа, который временами мог быть и сердечным, и великодушным.
Саледин-ага, вставая чуть свет, обычно запрягал сани, завязывал в платок кусок хлеба, головку чеснока и отправлялся вместе с Фикретом в лес, поручив Сеяре заботы по хозяйству.
Но старики говорят, что дочь — это гостья в доме. В один из весенних вечеров к ним заявилась косоглазая старуха Зеиде. После того как убрали скатерть и братья уснули в соседней комнате, старуха таинственным шепотом завела длинный разговор. А наутро стало известно, что Сеяре просватана за Биляла, сына маляра Мустафы из деревни Кок-Коз.
Через несколько месяцев, когда в саду начали распускаться листья орехового дерева, после свадебного пира, длившегося шесть дней и шесть ночей, под звуки давула и зурны Сеяре посадили на свадебную арбу и увезли в Кок-Коз.
Фикрет стал заправлять хозяйством один.
Уже второй год шла война… Первая мировая. В один из этих смутных дней Саледина-ага вызвали в волостное правление. От беспокойства Тензиле-енге целый день не могла найти себе места. Дульгер вернулся домой вечером озабоченный и мрачный. За ужином он не обмолвился ни словом, молча выпил кофе и, несмотря на позднее время, отправился к соседу авджы[8] Кадыру. Вернувшись часа через полтора, он прошел в неосвещенную комнату и повалился на сет…
— Что с вами, отец? Вам нездоровится? — забеспокоился Рустем, сидевший на топчане перед верандой.
Но из темной комнаты никто не отозвался. А через некоторое время оттуда послышался храп. Тензиле-енге покачала головой:
— Устал, видно. Уж очень он беспокойный — ходит быстро! Я тоже было испугалась: не стряслось ли чего? Пусть поспит. Назавтра опять будет свежий, как чеснок.
— Что-то не похоже, чтоб отец уснул так от усталости, — возразил Фикрет, строя про себя разные предположения.
— А что могло случиться? — беспечно ответила Тензиле-енге и, захватив лампу, ушла в свою комнату.
Фикрет и Рустем, как всегда, улеглись в мезонине. Рустем заснул мгновенно. А Фикрет еще долго ворочался в постели, тревожно прислушиваясь к голосам кузнечиков, доносившимся из сада, и к медлительному гуканью совы, вспорхнувшей на ветку орехового дерева, и думал о войне, о том, что и его могут призвать со дня на день.
Отец проснулся с зарей. Наточил свой обоюдоострый топор[9], завязал в платок обычный завтрак, запряг сани и не спеша поднялся в мезонин. Остановившись у постели сыновей, спавших в обнимку на широком сете, он невольно залюбовался их лицами. Ему жалко стало тревожить их сладкий предутренний сон. Но за холмами Стиля небо розовело все ярче, виноградники и сады наполнялись птичьими голосами. Пора!
— Рустем! — позвал Саледин-ага, дотронувшись до плеча Рустема.
Тот, приоткрыв глаза, сонно посмотрел на отца и отвернулся к стенке.
— Вставай, сынок, вставай! — старик снова потряс его за плечо. — Пора ехать в лес!
Юноша вскочил на ноги, быстро оделся и, позевывая, спустился вниз. Зачерпнув из чугуна, стоявшего в сенях, кружку молока, он выпил его, заедая хлебом, натянул на ноги чарыки[10] и вышел во двор. Взяв лошадь под узды, вывел ее на дорогу. Саледин-ага, захватив топор и узелок, последовал за сыном.
Когда солнце поднялось над горизонтом, отец и сын были уже в ущелье Кашкыр-сада[11]. Передохнув, они двинулись дальше по крутым и извилистым дорогам. Пройдя немного от Вилисова источника, остановились на склоне долины Канлы-сокак — Кровавой тропы и начали рубить стройные деревья и очищать их от коры. Вернулись они домой с санями, нагруженными толстыми бревнами, когда над высокими горами и глубокими долинами уже сгущались вечерние сумерки.
После ужина за вечерним кофе Саледин-ага, глядя на жену суровым взглядом, произнес:
— Фикрету надо уходить из деревни!
— Почему? — спросила удивленная Тензиле-енге. — Что случилось?
