Тертый шоколад - [10]

С ума сойти, Тата еще может краснеть? Или это такие специальные румяна-хамелеоны?

— Это Илюшечка, мой новый парень, — ангельским голоском сказала она.

Новый! Вот она, типичная оговорка по Фрейду!

— Очень приятно познакомиться, Илюшечка, — улыбнулась я.

Жаль только у меня голосок не ангельский, а хриплый и простуженный.

— Мы вроде знакомы, — застеснялся ИЛ.

— С «Илюшечкой» вроде нет, — искренне ответила я.

— Женечка, так же нельзя, — защебетала Тата. — Он же педагог, сегодня будет у нас экзамен при…

— Тат, это же секрет, — подмигнул ИЛ.

С ума сойти, у них уже есть общие секреты! Вот сейчас брошусь на нее и задушу. Меня точно оправдают.

— Ой, Танечка, у тебя ноготь отклеился! — сладким голоском заметила Варежка.

— Где? — испугалась Тата и тут же спохватилась: — То есть это мои ногти, я никогда не клею…

— Прости, дорогая, мне показалось, — успокоила ее Варя. — Это сколько же должно быть кальция в организме, чтобы такие вырастить? — восхищенно добавила она.

Тата фыркнула и пошла вверх по лестнице. Все парни в холле, как по команде, задрали головы.

— Жень, почему ты не носишь короткие юбки? — задумчиво спросила Варежка.

— Стесняюсь, — честно призналась я.

ИЛ рассмеялся и отправился вслед за Татой.

Мы с Варей устроились в буфете. Она пила ромашковый чай, я вяло пережевывала второй кусок шоколадного торта. Некоторым помогает во время депрессии. Мне помогать уже перестало — наверное, организм адаптировался.

— Не действует ни фига, — кивнула я на торт и всхлипнула.

— Счас-с-с, свои у нее ногти! Даже не нарощенные, а тупо наклеенные! Тридцать рублей в любом ларьке! — возмущалась Варежка.

— А ты откуда знаешь? — кисло улыбнулась я.

— Когда в школе училась, покупала. — Она посмотрела на меня с интересом. — Можешь ведь, когда захочешь!

— Фто могу? — пережевывая торт, поинтересовалась я.

— Стервой быть можешь… — задумчиво закатила глаза Варежка, сфокусировала взгляд на настенных часах и заорала как ненормальная. — Мы на экзамен опаздываем!!

Мы так торопились, что с разбегу растолкали всю очередь у аудитории и влетели внутрь, чудом оказавшись в первой пятерке сдающих.

— Варь, ты что, я никогда первой не заходила, — яростно зашептала я, подталкивая Варежку обратно к двери.

— Ладно тебе, быстрее отмучаемся, — без всякой надежды в голосе ответила она и взяла билет.

Лилия Владимировна Одуванчикова на этот раз предстала в огненном сиянии. Костюм у нее был ярко-красный. Видимо, чтобы вызывать у студентов немотивированные приступы агрессии. До первой сессии я искренне считала, что она — милейшая старушка, а все, что про нее говорят, — сплошная ложь и клевета. Но вот когда хрупкая Одуванчикова пригвоздила меня столом к стенке так, что я минут пять не могла выбраться, и выскочила с моей зачеткой в коридор, я чуть со страху не умерла. Думала, она сейчас разорвет мою зачетку в клочья или позовет декана и меня отчислят без суда и следствия. Но Лилия Владимировна только швырнула зачетку с балкона и оттуда же невесть откуда взявшимся оперным басом проорала: «Студенты! Внимание! На нашем факультете учится дура!!» А знаете, какая замечательная акустика на внутреннем балконе журфака МГУ? Кажется, этот вопль даже в Кремле слышали. Имя мое Одуванчикова не озвучила, но какими-то неведомыми путями все студенты и педагоги узнали, кого она имела в виду, и еще полгода незнакомые парни орали мне «Привет, Дура!», а солидные профессора улыбались в усы и в ответ на приветствие говорили «Ну здравствуйте, Дура». Про строгость Одуванчиковой в университете легенды ходят, как-то на пересдаче она не в меру впечатлительного третьекурсника довела до обморока. Хотя если студент к пересдаче готовился стандартно: три литра двойного эспрессо и ночь зубрежки, то до обморока его довести — раз плюнуть. Сегодня Лилия Владимировна пришла не одна, а с любимым аспирантом — ИЛом. Так и сказала:

— Девушки, это мой любимый аспирант, Илья Игоревич Лилейко. Сегодня мы будем принимать экзамен вместе.

— «Илья Игоревич», — фыркнула Варежка и вляпалась рукавом моего любимого свитера в жвачку, которую какой-то придурок наклеил на стол.

Я утром проболталась, что свитер нравился Гоше, когда мы встречались. Варежка стала орать на всю квартиру, что это — ее последнее желание перед экзаменом. Тут разве откажешь? Пришлось отдать…

Отвечать буду ИЛу. Не настолько я на него обижена, чтобы добровольно оставлять надежды на красный диплом у стола Одуванчиковой.

— Добрый день, Илья Игоревич, — говорю, а сама только и думаю о том, как бы не рассмеяться.

ИЛ, наоборот, совершенно спокойно поднимает на меня глаза:

— Берите, пожалуйста, билет.

Варежка громко заржала на всю аудиторию, но под взглядом Одуванчиковой поперхнулась и тихо пискнула:

— Извиняюсь.

— «Извиняюсь» — значит «извиняю себя»! — прорычала Лилия Владимировна.

— Извините, — поправилась Варя.

Я села готовиться. ИЛ дождался, пока все возьмут билеты, а потом подошел к моему столу и положил на угол коробочку в блестящей обертке с новогодними оленями. С ума сошел! А если Одуванчикова… Она в упор смотрела на нас. Я уткнулась в свой билет. ИЛ как ни в чем не бывало вернулся за стол.