Терская коловерть. Книга первая. - [126]

— Погадай мне, — сказала Ольга оборванцу-оракулу, нисколько не смущаясь косыми взглядами закутанных в платки недоброжелательниц. В это время на дороге показался всадник, и они, похватав свои кувшины, бросились врассыпную, словно горлинки при появлении ястреба.

Старик поднял глаза на говорящую по-русски женщину, и крайнее удивление отразилось на его круглом с редкой курчавой бороденкой лице. В следующее мгновенье он поспешно нахлобучил на лоб грязную чалму и зашевелил губами, делая вид, что читает книгу. Но Ольга уже вспомнила, где она слышала этот веселый голос и видела эти узкие, как у калмыка, глаза.

— Да бон хорз, Чора, — усмехнулась она, присаживаясь Перед стариком на корточки. — Как ты оказался здесь? И почему в чалме? Разве ты мусульманин?

Старик еще ниже склонился над книгой. Скосив глаза на подъезжающего джигита, проговорил вполголоса:

— Я не знаю тебя, женщина. Я бедный странник, добывающий свой хлеб гаданием и милостыней. Давай погадаю, если хочешь.

— Врешь, кунак, — засмеялась женщина, стараясь заглянуть в лицо собеседнику. — Разве не ты гадал Сюрке Левшиновой на моздокском базаре и разве не ты угощал меня пивом на Джикаевом хуторе?

— Ради бога, ради твоих покойников! — разоблаченный Чора умоляюще поднял руки. — Замолчи, пожалуйста. Вон едет сюда мой кровник. Если он узнает меня, я пропал.

Ольга оглянулась: к роднику приближался на коне Микал.

— Эй, наша женщина! — крикнул он, соскочив с коня и отпуская повод, чтобы конь мог напиться. — Ты очень долго ходишь за водой, а у меня еще не положены в хурджин лепешки. Оставь этого старого бродягу, он уже не годится в любовники.

— Я сейчас приду, — ответила Ольга равнодушным голосом. — Вот только кончит гадать мне этот почтенный человек. Подожди меня здесь, — шепнула она «гадателю» и, распрямившись, направилась к роднику.

— Ангелы святые да оберегут тебя от несчастий, красавица, — пробормотал ей вслед Чора и, поспешно вытащив из мешка молитвенный коврик, воздел к солнцу сложенные ковшиком ладони. — Бисмилля, аррахман, аррахим, — завел он гнусавым речитативом мусульманскую молитву.

* * *

Сона сидела на медвежьей шкуре и непросыхающими от слез глазами смотрела на горящие в очаге сучья. Жестоко посмеялся над нею святой Уастырджи, приведя ее из лесу не в дом на Фортштадтской улице, а в чеченскую саклю. Проклятый Микал! Схватил ее тогда в терских зарослях, бросил в каюк — не успела и ойкнуть, как очутилась на другом берегу Терека. А вот он и сам. Вошел в саклю, расставил ноги, небрежно кивнул хозяйке сакли: мол, выйди пока. Старая чеченка послушно поднялась с полу, пошла к выходу. Она привыкла подчиняться. С самого детства.

— Послушай, Сона, не будь глупой, — заговорил Микал как можно мягче. — Не надо упрямиться, все равно ты будешь моей, клянусь бородавкой всемогущего аллаха.

— Не смейся над чужой верой, Микал, бог не простит тебе, — взглянула сквозь слезы на своего похитителя несчастная женщина. — Лучше отпусти меня домой.

— Ха! Домой. Теперь твой дом здесь, а ты — моя жена.

— Побойся бога, Микал, у меня есть муж.

— Твоего мужа давно уже сожрали в лесу шакалы. Теперь я твой муж. Не упрямься, Сона. Я буду тебя очень любить. У меня много золота, денег. А какие наряды ты получишь, когда наконец образумишься. Таких браслетов, колец, бус из жемчуга не видела во сне даже жена наместника царя на Кавказе. Ну что тебе мог дать твой нищий сапожник? Пару самодельных чувяков. А я дам все, что только пожелаешь. Я наряжу тебя княжной. Ведь, недаром говорят, что дедушка твоего деда был беком. Ну, будь же умницей.

С этими словами молодой абрек опустился на медвежью шкуру, обхватил плечи княжеской праправнучки горячими ладонями. Сона брезгливо передернула плечами, вскочила на ноги:

— Не прикасайся ко мне, прошу тебя.

Микал тоже встал, скрипнул зубами:

— Воллахи! Правду говорят: «Если сердце не смотрит, то и глаза не видят». Ты посмотри хорошо на меня. Разве у меня кривой глаз или на спине торчит безобразный горб? Я молод, красив. Любая девушка с радостью назвала бы меня своим мужем.

— У меня есть муж, — упрямо возразила Сона, пятясь от надвигающегося Микала.

— Нет! Нет! Нет у тебя мужа! — заорал тот, больше уже не сдерживаясь, и снова схватил женщину за плечи. — Я убил его, слышишь? Убил, как бешеного пса, как ядовитую гадину! Теперь ты моя жена. Моя, понимаешь? — и он с силой бросил ее на нары.

— Пусти! Ради твоих мертвых, ради твоей любви! — вскричала Сона, извиваясь зажатым в кулаке вьюном.

— Я долго ждал твоей любви, клянусь богом, — прохрипел Микал, заламывая своей жертве руки за спину и ловя жадным ртом ускользающие в сторону губы. — Больше ждать не хочу.

Сзади послышался шорох. «Старая карга! Неужели приперлась?» — подумал Микал и скосил глаза в сторону двери. О, проклятье! В саклю входила не чеченка, в саклю входила бледная от ярости и презрения Ольга. И как она только узнала?

— Ступай вон, — процедила она сквозь зубы.

Микал вскочил с нар, поправил сползший на бок кинжал.

— Ну что ты, Ольга, — сконфузился он, по-ребячьи переминаясь с ноги на ногу.

— Блудливый пес! Давно ли сулил мне золотые горы? Теперь другой сулишь? Как чечен, две жены иметь хочешь? Думаешь, спрятал в другом ауле, так я не найду?