Террор на пороге - [55]

После XX съезда КПСС Мария Георгиевна Елчанинова возобновила запросы о судьбе Евсея Борисовича Фейнберга, на которые вначале получила несколько бюрократических ответов-отписок, а затем было прислано «Свидетельство о смерти» ДЧ номёр 019625 от 18/111-1959 года, в котором сообщалось, что Фейнберг Евсей Борисович умер 28 апреля тысяча девятьсот тридцать восьмого года (28/IV-38) в возрасте 33 лет от «паралича сердца». И воспроизведена была эта очередная черная ложь в книге записей актов гражданского состояния о смерти лишь 18 марта 1959 года за номером 32.

Место регистрации — Магаданское гор. бюро ЗАГСа, дата выдачи — 18 марта 1959 года.

«Свидетельство о смерти» выписали уже после реабилитации отца в 1958 году (через двадцать лет со дня его трагической гибели!).

Мы с мамой были приглашены в кабинет начальника Мостотреста СССР, который по-прежнему располагался на улице Кирова в Москве. В кабинет набилось много людей, нам незнакомых, но помнивших своего бывшего главного инженера. Они говорили мне: «О вашем отце у нас и поныне ходят легенды!» А кто-то из присутствующих руководителей треста передал маме справку, что «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 28 августа 1937 года в отношении Фейнберга Евсея Борисовича, 1905 года рождения, определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 29 ноября 1958 года отменено с прекращением дела производством за отсутствием в его действиях состава преступления».

И подпись заместителя председателя Верховного Суда РСФСР В. Крюкова.

Вместе с этой так называемой «справкой» маме вручили конверт, в который были вложены 250 рублей Эта сумма оказалась ценой легендарной человеческой жизни!

Куда было прийти моим родным, чтобы поклониться безвременно усопшим, положить цветы — на берега Невы, на улицы Магадана?.. На каких землях настигали их пули? Нет ответа!

Тех, кто по злокачественной глупости или злокачественной наивности тоскуют о сталинских «порядках», хочу спросить: а что было бы с вами, с каждым из вас, с вашими детьми, близкими и друзьями, если бы такой «порядок» восторжествовал? Не дай вам Бог заново испытать времена, которые выпали на долю наших родителей, на наше детство, на нашу юность… Не дай вам Бог!

Зная про все, что произошло с моими семьями, я, даже еще не подросток, никогда не верила в их вину перед страной. Я обожала своего папочку, дорожила каждой игрушкой, подаренной мне, хранила его письмо… Он учил меня играть в шахматы, немецкому языку, учил читать и писать по-русски, как будто предвидел нашу скорую разлуку. Но мне так и не довелось отвечать ему своими письмами, но «разговаривала» я с ним всю жизнь, а теперь — все чаще и чаще…

Даже самым близким подругам своим я говорила, что папа мой умер от воспаления легких в Средней Азии. Он, действительно, будучи там в командировке, заболел именно крупозным воспалением легких: у меня хранится его телеграмма о том, что он в больнице. Отправлена она маме на наш последний московский адрес… Отсюда и взялась моя детская «версия» потери отца!

Уже завершив эти воспоминания, я получила от Эльгарда Зингера, сына папиного друга Михаила Акимовича Зингера, справку, составленную в связи с проверкой дела Михаила, по «архивно-следственному делу номер 259 606 по обвинению Фейнберга Евсея Борисовича», подписанную помощником военного прокурора МВО, подполковником юстиции Пановым. Из этой справки следует, что «на допросах 5, 20, 28 июня и 1-го августа 1937 г.» отец мой отрицал свою вину по поводу всех предъявленных ему «обвинений», а также отрицал показания так называемых «свидетелей его упущений как руководителя различных строек». Можно только с ужасом предположить, какие «методы воздействия» применялись на этих допросах. Но и они не сломили моего отца.

Виновными ни себя, ни своих друзей он категорически не признал, что в тех условиях было проявлением, мало сказать, стойкости — это было непостижимым геройством.

Я и прежде понимала, что не ведаю еще о многих деталях этой драмы, стремилась их раздобыть… Но всегда верила: когда Бог хочет помочь, Он посылает хорошего человека. Таким человеком продолжал быть в моих поисках Эльгард Зингер. Номер «Роман-газеты» с моими воспоминаниями вышел 18 апреля 2002 года, а буквально через месяц я получила от Зингера тридцать страниц копий документов из бывшего «дела за номером 12 088». То было «обвинение Фейнберга Евсея Борисовича по ст. 58 п. 7, 58 п. 10 и 58 п. 11 УК РСФСР». Тридцать страниц из многих сотен, свидетельствующих, на самом-то деле, о преступлениях не отца моего, а государственной беспощадной, карающей и уничтожающей машины, обрушившейся на одиноко и вроде бы беззащитно противостоящего ей гражданина этой страны, а также о спокойной уверенности в своей невиновности, не сломленной никакими допросами, пытками, поклепами и сфабрикованными, фальшивыми обвинениями достойного сына Отечества. Побывавшие в застенках тех времен утверждают, что это наиредчайший случай!

Вот полученные мною дополнительные документы, будто состряпанные в аду: ордер на арест за номером 2085; постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения; справка на арест от 27 мая-1937 года; выписки из протоколов заседаний парттроек 7 июля и 20 ноября 1927 года, 1 августа 1933 года и в марте 1935 года, изгонявшие отца из рядов компартии; протокол, составленный производившим обыск комиссаром оперода ГУГБ от 1 июня 1937 года; квитанции за номером 240 из 349 10 отдела ГУГБ — отделения по приему арестованных — об изъятии тех немногих личных вещей, которые в ожидании ареста были заранее собраны моими родителями в небольшой чемодан; протокол допроса от 2 июня 1937 года; анкета арестованного, заполненная рукой отца, от 31 мая 1937 года; обвинительное заключение от 9 августа 1937 года. (У меня нет просто сил последовательно перечислять в хронологическом порядке все эти свидетельства ужаса, выпавшего на его долю!) Вот еще: «Дело по обвинению Фейнберга Е. Б. подлежит рассмотрению Особого совещания при НКВД СССР. И справка: