Территория бога. Пролом - [7]
Кто был с тобой на пути к заповеднику?
В то летнее, немного прохладное утро я долго гулял вокруг высокого черного барака, в котором находилась контора «Вишерского». Яков Югринов сказал: мы ожидаем машину — автомобиль, а не просто маршируем по плацу. Чтобы ехать на взлетную полосу. Когда уазик пришел, я был уже чуточку злым, поэтому разговаривать не хотелось. Еще меньше захотелось разговаривать после того, как машина три раза свернула к каким-то домам, гаражам, сараям, где в багажник загружались мешки, коробки, ящики со всякими полезными, похоже, вещами. Мне не хотелось разговаривать с энергичным мужчиной, который сидел рядом с шофером, иногда поворачивая ко мне свое костистое лицо, украшенное линзами с оптическим прицелом. Мужчина быстро и деловито рассуждал о подозрительных сверхконцентрациях денег и экспансии зарубежного овощеводства. А когда вырвались на асфальт за городом, повернулся ко мне окончательно и говорил уже до самой взлетной полосы разрушенного аэропорта.
— Понимаете, если заповедник останется закрытой территорией, наши дети будут лишены той самой красоты, которая спасет мир. Помните Достоевского? Уже сегодня необходимо прокладывать там экологические и туристские тропы, оборудовать стоянки…
Я помнил Фёдора Михайловича, не забывал о тех богатствах, что лежали за спинкой сиденья, и профессионально делал вид, что слушаю, а сам все пытался вспомнить, где же я его видел. Определенно видел, более того — возможно, мы с ним знакомы. И я вспомнил!
В тот августовский день своего отпуска я вернулся из леса, где собирал чернику. Во дворе, на лавочке, сидел мой отец — шестидесятилетний лев, бугристый от мускулатуры, пахнувший одеколоном.
— В парикмахерской был, — похвастался старый армянин и провел ладонью по лысой голове.
— Постригся? — спросил я.
— Да, — ответил он, — у меня прическа такая: на тебе два рубля — и отвали, моя черешня!
Рядом с ним курил друг моего детства, татарин Раис.
— Юра, в Москве переворот, — произнес он тихо.
Я как стоял с растопыренными руками, так и остался стоять. Руки-то были липкими, сладкими, фиолетовыми от ягод…
Это было 19 августа 1991 года. Появилось такое ощущение, что сейчас меня вырвет. Какая-то болезненная слабость. Надо было отмывать руки, измазанные сладким, липким, чернильным соком ягоды.
— Раис, будь другом, достань где-нибудь водки…
«Помаши нам рукой, помаши нам, мы уже на другом берегу, мы расселись по нашим машинам — и колеса визжат на снегу…» — злобно напевал я песенку, которую сам написал когда-то в армии. Напевал и тщательно отмывал липкие чернильные руки. Как хирург перед операцией. Потому что большое скопление народа требует от личности стерильной чистоплотности — в больнице, казарме, лагере, в Советском Союзе…
Мы пили с отцом и Раисом. В то время спиртное народу свободно не продавалось: водка отпускалась под трехчасовыми очередями милицейских глаз, которые вообще не смыкаются. Не смыкаются — наблюдают, что в результате получится. Не забуду рассказ одного друга, как он признался в любви женщине: «Знаешь, милая, ты лучше столичной водки!» Раис нашел бутылку какого-то коньячного напитка, и мы засели в квартире моих родителей. Звук у телевизора выключили — крутили ручку радио. Но узнать удалось немногое. Потом пошли к Алексею Копытову, имевшему более мощный приемник, из которого нам сообщили, что в Каспийское море впадает Волга… «Ну, это еще вилами по воде писано», — подумал я. И только одно было ясно: столичные козлы пытаются взять реванш. Очень хотелось поймать Горбачёва за лацканы и дерзко бросить ему в лицо: «Ты же честное слово пацана давал!»
Отец, я и Раис, после того как прикончили выпивку, решили создать партизанский отряд и уйти в Уральские горы. Благо мой папа был участником партизанского движения во время Великой Отечественной войны в Крыму. Опыт имелся: в пятнадцать лет он уже ходил и ползал по крымской яйле с тяжелым ППШ за плечом.
Да, отец все знает — ему трудно рассказать что-либо об этой жизни. Или смерти.
Однажды, после университета, когда водка шла мощно, будто вода из артезианской скважины у Ветлана, я долго жаловался на жизнь, пока отцу не обрыдло слушать мычание пьяного теленка.
— Хорошо, представь себе: у тебя есть кооперативная квартира, интересная работа и даже то, чего в принципе быть не может, — много-много совершенно честных денег. Скажи, ты был бы умнее или глупее, чем сейчас?
— Да наверно, глупее, — с нетрезвой улыбкой ответил я.
— Так о чем же ты жалеешь? — подытожил мой лысый армянин и добавил в наши топливные баки белого горючего.
Поэтому я смотрю на свою жизнь и плачу — и со слезами на глазах чувствую, что с каждым днем становлюсь все умнее и умнее. Если так пойдет дальше, то скоро из меня просто попрет немыслимая армянская мудрость.
Если человек стал коммунистом при жизни, то помереть способен кем угодно. Не считая тех, которые писали: «Считайте меня…» Но коммунистов было столько, что не сосчитать. От партийных тошнило, как от зеленого азербайджанского портвейна. Белобрысые убийцы с настойчивыми глазами, какие-то мотовилихинские губошлепы, ординарцы из Губчека… И этот особенный аромат межличностных отношений и трудовой микроклимат — вы когда-нибудь бывали в мужском туалете на Соликамском автовокзале? Рекомендую — в качестве эффективного рвотного…
В книгу известного пермского писателя Юрия Асланьяна «Последний побег» вошла его художественная хроника о службе в конвойных войсках на зоне особого режима в Сибири, представленная тремя повестями — «Сибирский верлибр», «По периметру особого режима» и «Последний побег». Завершает книгу авантюрная проза «День рождения мастера», в которой рассказывается о приключениях группы молодых людей-нонконформистов в середине 80-х годов. Противостояние личности и государственной «машины», необходимость сохранения человеческого достоинства в любой ситуации — вот основная идея, пафос прозаических произведений автора.
Действие нового романа-расследования Юрия Асланьяна происходит в 1990-е годы. Но историческая картина в целом шире: перекликаются и дополняют друг друга документальные свидетельства — публикации XIX века и конца XX столетия. Звучат голоса ветеранов Великой Отечественной войны и мальчишек, прошедших безжалостную войну в Чечне. Автор расследует, а вернее исследует, нравственное состояние общества, противостояние людей алчных и жестоких людям благородным и честным. Это современное, острое по мысли, глубокое по чувству произведение. Книга рассчитана на читателей 18 лет и старше.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.