Терпкое вино любви - [94]

— Он вложил его в письмо.

— Нет, меня интересует, как к вам попало это письмо.

— Ах, это… — Ольга поняла, что он хочет вытрясти из нее информацию про Валерия Павловича. — Но вы же, наверное, и это знаете. Меня вызвали в Москву телеграммой. Назначили встречу. Какая-то женщина, я ее видела первый раз в жизни, передала мне письмо и убежала. Вот и все. Кто она такая и каким образом к ней попало письмо от Мишеля, я не знаю.

— Значит, его зовут Мишель… Так-так…

— Мишель. А вы что, этого не знали?

— Почему же, знали.

— Значит, я не ошиблась — это вы перехватывали его письма ко мне?

— Вы поразительно догадливы. И настолько же любопытны, студентка Коломиец. Пока — студентка.

Ольга вскинула на него глаза.

— А вы меня больше не пугайте. Вы теперь меня ничем не испугаете, ясно? — презрительно процедила сквозь зубы она.

— Это почему же? — приподнял брови лысый.

— Вам действительно интересно?

— Мне все интересно.

— Тогда я вам скажу, но не для протокола, а просто… Потому что я люблю этого Мишеля. И все остальное меня не волнует.

— И даже ваша дальнейшая судьба? — склонил голову набок кагэбэшник.

— Да. Пусть я умру, пусть меня будут считать предателем Родины, но я все равно поеду к нему во Францию. А больше мне сказать вам нечего.

На некоторое время в кабинете воцарилась полная тишина. Было слышно, как на оконном стекле с жужжанием бьется муха, а в раковину за шкафом раз в десять секунд гулко капает вода. Наконец лысый взял со стола пачку сигарет и предложил Ольге:

— Курите?

— Иногда, — ответила она и взяла из пачки сигарету.

Почему-то, глядя в глаза Ольге, лысый майор не думал, что этой девушкой движут меркантильные цели. Впрочем, она ничего не скрывала. Очень вероятно, что она выйдет там замуж за своего Мишеля и не вернется больше в Россию. Майор оглядел ее склоненное к столу лицо с тонкими чертами, точеные плечи. Да, она идеально подошла бы на роль внештатного агента… Но такая не будет сотрудничать с органами. Наверное, именно таких в старые времена сжигали на кострах. Таких же, как эта Коломиец, — до безобразия честных, открытых, непокорных… «Да черт с ней, пусть едет в свою Францию, а то еще возьму грех на душу…» — подумал лысый майор и затушил сигарету.

— Вы все у меня спросили? — подняла глаза Ольга.

— Пожалуй, да. Вы свободны, студентка Коломиец. Да, вот еще что… — он встал, подошел к шкафу, порылся в какой-то папке и достал оттуда голубой конверт. — Вот ваше письмо. Только попрошу вас никому не говорить, что вы получили его от меня. Это тоже не для протокола…

Ольга настолько расчувствовалась, что протянула ему руку.

— Огромное вам спасибо, — сказала она. — Мне кажется, вы неплохо разбираетесь в людях.

Майор усмехнулся ее прямоте и наивности. Когда она ушла, он подошел к окну и долго провожал девушку взглядом — как она вышла из двери здания, как твердо и неторопливо шагала по переулку, наступая ботинками на упавшую желтую листву. «Повезло этому французу, — думал он. — Чем же мы-то, русские, хуже?» Он не знал, что в жилах Ольги течет и французская кровь…

5

Третье письмо Мишеля легло на ту же чашечку весов, что и первое — которое Ольга привезла из Москвы. Они перевесили другое, компьютерное. Судя по всему, письмо, полученное в КГБ, Мишель написал первым. В нем он рассказывал, как выбрался из полицейского участка. Патрик сообщил его родителям, мама заплатила за сына залог, и Мишеля на первый раз простили. Писал, что ночами думает о ней и вспоминает их встречи. Ольга упивалась каждым словом этого письма — столько в нем было любви и нежности. Нет, не мог тот же самый человек написать всю эту чушь про компьютеры и отдых на побережье… Это не похоже на Мишеля. Либо он был сильно пьян.

Ольга верила только в то, во что ей хотелось верить, она больше не сомневалась в его любви.

До отъезда оставался всего один день. С утра Ольга поехала на факультет, разыскала мадемуазель Надин и на прощанье с ней расцеловалась. В синих глазах Надин блеснули слезы. «Не отпустит он ее обратно, как пить дать не отпустит…» — подумала она, глядя на свою любимую студентку, но вслух ничего не сказала. Только сунула Ольге в руки листок со своим домашним адресом и в последний раз обняла Ольгу.

«Надо же, теперь вся моя жизнь состоит из писем», — подумала Ольга.

В тот же день вечером она неожиданно для самой себя, на одном дыхании, написала длинное письмо маме. Обычно они не переписывались, казалось, проще поехать на Главпочтамт, набрать нужный код и сказать все по телефону. Но теперь, — когда Ольга представила, что придется рассказывать и объяснять маме, куда, к кому и зачем она едет во Францию и откуда у нее взялись деньги на билет, — она решила, что будет лучше, если она изложит все это на бумаге, чтобы мама, прежде чем с поспешной горячностью выражать свое мнение, как это с ней обычно бывает, обдумала все и взвесила. А впрочем, теперь, даже если она и обдумает, то высказывать мнение все равно будет некому. К тому времени, когда письмо дойдет до Рыбинска, Ольга уже приедет в Париж…

Ольга не знала, хорошо ли это — вот так поставить мать перед фактом. Но ехать на Главпочтамт и звонить было выше ее сил. Она словно смутно чего-то боялась. Может быть, того, что мама, не разобравшись, может разрушить ее идиллическое счастье, которое она испытывала каждую минуту, даже когда стирала и собирала к отъезду вещи… Да и что может изменить этот звонок? Ольга в любом случае уедет. Она уже давно все решила.