Терновая крепость - [16]

— Маловат немного, но вроде стальной. Я снесу его потом в кузницу поточить. Кузнец — мастер своего дела.

— Я думал, нож достаточно острый.

— Этот? — Матула улыбнулся. — Он совсем тупой.

— А если я обрежусь?

— Обрежешься! Это для чего же? У кого есть голова на плечах, тот сумеет обращаться с ножом. Если у тебя нож, то он должен быть острым. Почистить, выпотрошить рыбу, обстрогать палку можно только острым ножом, а не какой-нибудь тупой железкой. Он долго разглядывал удилище.

— А где катушка, леска?

Дюла считал, что его рыболовная снасть вызовет у старика шумное одобрение и восхищение. Да и по тому, как Матула изучал удилище, видно было, что он знает толк в таких вещах.

— Хорошая снасть! — наконец сказал он. — Выдержит рыбу и в десять кило.

— Мне не нужна в десять кило, дядя Матула. И такие большие, наверно, не водятся в здешней реке и озерах.

— Как так! Во время нереста я видел одну даже кило на двадцать. И такую можно поймать.

— На мою удочку?

— Да! Умеючи, конечно. Но до этого еще далеко. Ну, что мы будем делать? В камышовые заросли только на заре стоит идти, сегодня уже поздно. Два часа туда, два обратно, а ты ночь в поезде протрясся.

— Я спрошу дядю Иштвана.

— Незачем. У него и так хватает забот. Все что надо, я сам знаю. Ведь он тоже рос у меня на глазах. Куда мы пойдем, это наше дело. На рассвете я постучу тебе в окошко.

— Дядя Матула, я привез вам сигар.

— Спасибо, что вспомнил обо мне.

— Я часто вспоминал вас, дядя Матула, часто! Если бы меня не отпустили сюда, я бы умер с горя.

— Ну, так только говорится, хотя рано или поздно все помрут. Но лучше оставить это напоследок. Ножик я тебе утром отдам.

— Что мне взять с собой поесть?

— Я уже сказал Нанчи. Воды там полно, вот было бы столько вина! Ты привез сапоги?

— Сапоги? Зачем они летом? У меня есть сандалии. Теперь в сапогах жарко.

— Я говорю про резиновые. Там и вода, и комары, и крапива, да еще пиявки.

— Я буду внимательно смотреть, дядя Матула.

— Ну ладно. — Старик собрался уходить. — Так до свидания. Обед был вкусным и обильным.

— Мы пообедаем вдвоем, — сказала старушка.

— А дядя Иштван?

— Я послала ему обед в поле. В такую горячую пору я частенько так делаю. В комнате накрыть стол?

Давайте поедим на кухне, тетя Нанчи! Можно мне макать хлеб в подливку на сковородке?

— Можно! Кто такой тощий, словно после семи лет неурожая, тому можно. Но только после супа!

— Суп не самое главное!

— Без супа нечего макать хлеб, — отрезала тетя Нанчи. — Виданное ли дело, обед без супа?

Итак, наш друг Плотовщик съел суп, потом хлеб с подливкой и признался, что тетя Нанчи — «честное слово» — готовит лучше, чем мама Пири.

Вообще он отлично чувствовал себя в довольно жаркой кухне, где, однако, к счастью, не пахло газом и было так просторно, что по сравнению с городской эта кухня казалась большим залом.

И Плотовщик наелся так, как подобает плотовщику.

— Могу дать тебе рюмочку вина.

— Сойдет!

— Я думала, в Будапеште выражаются вежливей. Дюла слегка покраснел.

— То есть пожалуйста.

У вина был приятный вкус, но Дюла решил, что старушке не приятны его словечки, к которым уже привыкла дома мама Пири. Тетя Нанчи быстро обижалась и так же быстро отходила.

— Капелька вина не повредит, ведь оно переходит в кровь.

Потом Дюла попросил еще мяса, попросил и еще вина. Он пришел в отличное настроение. Щеки у него раскраснелись, глаза заблестели.

— Спасибо, тетя Нанчи, такой вкуснятины я в жизни еще не ел.

— Иди поспи, сынок. Я тебя здесь откормлю, не беспокойся. Наш Плотовщик не беспокоился и после двух рюмочек вина даже чувствовал себя необыкновенно храбрым. Но спать ему не хотелось. Он взял какую-то книгу и полистал ее. Приподнятое настроение его не покидало. И вдруг его взгляд остановился на коробке сигар.

«Вот сигары, — заговорило в нем вино, — вот подходящий случай!»

«Дядя Иштван узнает», — возразил Плотовщик, но взял одну сигару и принялся ее разглядывать.

«Откуси кончик! Так делают настоящие мужчины».

«Откушу, но не закурю», — сказал он себе и стал искать спички; потом открыл окно, сев возле него на стул, закурил, как взрослый.

«Приятно!» — обрадовался Лайош Дюла и вообразил себе, как будет курить сигары вместе с Матулой.

Дым он пускал в окно и затягивался все с большим удовольствием, но тут у него появилось желание выпить еще немного вина. А вина не было, только палинка[5].

Плотовщик пригубил палинки, и курение пошло лучше, чем раньше, «Мне четырнадцать лет, — с гордостью думал он. — Бык уже два года курит. Табак в сигарах совсем не вредный, не то, что папиросная бумага. Сигары! Вот это да! Я поговорю с дядей Иштваном, и после обеда мы будем выкуривать по одной…»

В эту минуту все казалось ему достижимым.

«Великолепно», — глубоко вздохнул Дюла, хотя ощутил во рту горький привкус, и у него промелькнула мысль, что дядя Иштван вряд ли позволит ему курить.

Потом он бросил сигару в печку и почувствовал, что выпил лишку. Ни вина, ни палинки, ни сигар ему больше не хотелось. У него кружилась голова.

«У меня расстройство желудка», — решил он. И тут все поплыло перед его глазами, пол закачался, и наш Плотовщик вцепился руками в стул, который стремился непременно убежать от него.