Терновая крепость - [103]

После обеда они не упустили случая поспать, хотя это и не входило в их планы. Однако часовые стрелки солнечных теней не останавливались, и, когда ребята проснулись, Матула уже вынес из хижины их пожитки.

— Ну, пора, — сказал он.

Кряж нащупал в кармане письмо, и это как-то успокоило его, но Дюла с некоторой горечью подумал об отъезде, о той минуте, которая вот уже и настала.

— Спасибо вам за все, дядя Герге!..

— И вам спасибо, — сказал старик. — Потому как хорошее было это лето, и нам хорошо было втроем. А теперь поехали!..

Прежде чем сесть в лодку, Дюла приподнял отчаянно сопротивлявшегося Серку и крепко прижал его к груди.

— До свидания, Серка! На рождество мы снова здесь встретимся..

Кряж тоже погладил жесткую шерсть своего четвероногого друга, который сопел, требуя, чтобы его отпустили наконец, потому что он не выносит, когда его берут на руки.

Матула взял в руки весло.

— Останешься здесь, — кивнул он Серке, и лодка заскользила по воде.

Телега тяжело стучала по рытвинам. Дядя Иштван специально прислал телегу, чтобы забрать все вещи. Ребята молча сидели на сене.

Они еще раз помахали Матуле, но вот дорога повернула, и камыши остались позади. Перед ними простирались луга, на которых пасся скот, и над кустами уже раздавался не крик чаек, а звук колокольчиков. Над Балатоном догорала вечерняя заря, и зеркало большого озера постепенно тускнело, как человеческая память.

На козлах сидел незнакомый возчик, сидел хмуро, с каким-то пасмурным равнодушием, словно вез на телеге дрова, удобрения на поля или снопы.

— А нельзя ли ехать немного быстрее? — попробовал заговорить с ним Дюла.

— Нет!

Дюла взглянул на Кряжа, тот пожал плечами, и они засмеялись.

— Плотовщик, — сказал Кряж, — с нами не хотят знаться. Дорога стала лучше. Воспоминания уже не тянули телегу вспять, а весело подгоняли, словно говоря:

«Мы с вами, ребята. Мы ведь никогда не исчезнем!»

— Кряж! — заговорил Дюла. — Значит, те письма нужно будет адресовать так: Будапешт, потом твой адрес, а после — Беле Пондо-раи, и добавить: для Лайоша Дюлы Ладо. Мы с тобой заранее надпишем пару конвертов.

Это еще зачем? У Катицы отличный почерк, она закончила шестой класс на «хорошо»..

— Дурак! Твоя мама сразу догадается, что писала девушка.

— Извини, Плотовщик! Пожалуй, ты прав. Но сейчас давай поговорим о другом, потому что тетушке Нанчи этого знать не нужно. А вдруг ей тоже известен этот прием — держать письмо над паром? Видишь, вот она уже и встречает нас!

Телега свернула во двор, и они увидели тетушку Нанчи, которая стояла на крыльце, подбоченившись, как атаманша.

— Ну, — с улыбкой произнесла она, когда телега остановилась, — приехали, значит!

— Да, как видите, тетя Нанчи, — ответил Плотовщик с некоторым раздражением, так как мысленно продолжил фразу Нанчи: «… приехали и теперь попадаете ко мне в руки!»

— Воду для ванны я уже согрела. Раздевайтесь, да побыстрее. Мы это постираем, погладим, починим и пришьем пуговицы где надо, чтобы дома не сказали, что мы о вас не заботились. Я уже обдумала. Вещи свои оставьте прямо здесь, на крыльце, не ровен час прихватили с собой вошек! Что у тебя с головой, Бела?

— Ой-ой! — даже подпрыгнул Кряж. — Не нажимайте, тетя Нанчи.

— Я тебя вылечу, не бойся. Но сначала к парикмахтеру. Даже у цыган нет таких длинных волос. Что сказали бы дома, если бы вы явились туда в таком виде? — Тетушка Нанчи упорно называла парикмахера «парикмахтером». И тут же добавила: —Он и ногти вам пообрежет, и зуб выдернет, коли есть плохой.

— Зубы у нас все хорошие, — запротестовал Дюла и потащил Кряжа в ванную.

— Там они уже спокойнее взглянули друг на друга.

— Грязное белье бросьте сюда мне! Может, помыть вас?

— Мы сами потрем друг другу спину, тетя Нанчи!

После этого она оставила их в покое. Основательно вымывшись, Кряж заявил, что у него такое чувство, будто с него даже кожу смыли.

— А ты погляди на воду, Кряж!

Вода в ванне была цвета кофейной гущи.

— Вот что мы смыли! Спускай воду, не то Нанчи упадет в обморок.

«Парикмахтер» потом отмоет, — пошутил Кряж, — но приятно все-таки, что она о нас так заботится. Хороший человек тетушка Нанчи, я ее полюбил.

— А ты всех способен полюбить, Кряж. Ну, да ладно, с тетушкой Нанчи это понятно, пусть даже она умеет обрабатывать письма паром.

— Плотовщик!

— Ладно, ладно, не замахивайся! Ведь ты убил бы лучшего своего друга. Накинь что-нибудь на себя, и пошли на кухню: вроде бы «парикмахтер» уже пришел.

Ужин начался в молчании. Дядя Иштван некоторое время только ел молча и поглядывал на ребят. Казалось, оставался доволен ими. Потом он вдруг стал принюхиваться.

— Это от кого же так отвратительно пахнет?

— Ничего страшного, можно привыкнуть, — ответила тетушка Нанчи. — Я намазала Беле лоб лилиевым маслом.

— Черт бы побрал эту лилию! От нее, скорее, тухлыми потрохами несет.

— Зато к утру от шишек и следа не останется.

— Разве что! А старик все же здорово обкорнал вас.

— Не беда, дядя Иштван, — тихо проговорил Кряж. — Но я хотел бы поблагодарить…

— Ладно, считай, что уже поблагодарил. Плотовщик, надеюсь, ты не собираешься произносить речей. Главное, что всем было хорошо. И этим вы доставили мне куда большую радость, чем я вам. И хватит! Вы стали крепче и телом и духом. Дома вас даже не узнают. Впрочем, этим вы больше обязаны Матуле.