Тернистый путь - [64]

Наконец группа Губайдуллы изложила свои возражения в письменном виде и вручила их президиуму. Досмухамметовы заявили съезду, что письменные возражения группы Губайдуллы ведут к большевизму. Доводы Досмухамметовых тоже были в достаточной мере ясно «обоснованы» по-своему и сводились к следующему:

«Братья! Мы собрались здесь с самыми высокими устремлениями и с лучшими намерениями. Россия охвачена смутой, большими волнениями. Россия раскололась на два лагеря, царит междоусобица, льется кровь. Одни пекутся о своем состоянии, другие думают о спасении своей шкуры. Вот такая создалась критическая обстановка. Мы должны вовремя взяться за дело. Мы собрались на этот съезд, чтобы объединить народ, сделать его монолитным. Здесь присутствуют ученые люди алаш. Среди вас светила нации хазреты, почтенные аксакалы, почетные жигиты. Все вы передовые люди алаш. Любящий свою нацию не станет делить ее на сословия. Тот, кто считает себя подлинным сыном алаш, должен помнить эту заповедь.

Мы не делим нацию на разные сословия. Дети алаш все одинаковы. Сыны алаш должны участвовать во всех делах с одинаковым усердием. Груз алаш все должны нести поровну, не считаясь, кто бай, кто бедняк. Вот поэтому нужно собрать со всех одинаково по сто рублей.

Кто любит алаш, не будет делить детей нации на сословия!»

Так вожаки алаш предлагали баев и бедняков считать братьями, одинаково любить тех и других, одинаково собрать со всех по сто рублей. И это называлось обоснованным доказательством!

Спорный вопрос был поставлен на голосование. Голоса разделились поровну. Досмухамметовы растерялись.

В президиуме наскоро пошептались и объявили перерыв.

После обеда съезд продолжил свою работу. Председательствующий сообщил, что Жаханша является членом мусульманского совета в Петербурге, представителем от казахов. По просьбе аксакалов он сделает краткую информацию о работе этого совета. Хотя это сообщение не значилось в повестке дня, делегаты съезда сочли возможным заслушать Жаханшу. Некоторые одобрительно зашумели: «Правильно! Правильно!»

— …В мусульманском совете работают наши братья мусульмане, проповедующие ислам. Чего только не переносили мусульмане за многие века, каких только унижений они не испытывали. Мусульманская религия подолгу была в загоне, священная книга — коран — не раз попиралась ногами… — так начал Жаханша свои словоизлияния.

Среди главарей алаш-орды особо выделялись своим красноречием двое: Мержакип Дулатов и Жаханша Досмухамметов. Мержакип слыл мастером литературного изложения. Жаханша — блестящим оратором. У Мержакипа был изящный стиль, а у Жаханши речь не всегда обтесана, нередко грубовата.

Итак, Жаханша с жаром пустился рассказывать о мусульманском совете. Публика, как один человек, слушала, затаив дыхание. Взоры были обращены к Жаханше. Сверкающими глазами впиваясь то в одного, то в другого слушателя, оратор целиком завладел аудиторией.

Для подтверждения своих слов он то сжимал кулаки с хрустом в суставах, то для большей правдивости и пущей убедительности вытягивал перед собой ладони с растопыренными пальцами. Его руки то плавно, как крылья, расходились в стороны, то складывались одна к другой. По мере надобности взмахом руки, как секирой, оратор рассекал воздух. Он взирал искрящимися глазами на завороженно внимающую публику и как бы заколдовывал ее. Выражение его лица ежеминутно менялось.

Свое выступление он закончил следующими словами:

— Мы сидели в Петербурге, в мусульманском совете. Русские уже открыто враждовали между собой. Большевики бродили по городу и обстреливали все учреждения. Мусульманский совет тоже был подвергнут обстрелу. В городе сплошной беспорядок. В народе печаль. В минуту, когда каждый думал о своей судьбе, в моей голове блеснула священная мысль. Я вспомнил, что самая первая рукопись корана, написанная рукой халифа Османа, хранится в петербургском музее свергнутого царя. В тот момент, когда все в мире стояло вверх дном, мной завладело одно-единственное стремление — во что бы то ни стало спасти священный коран. Я поделился своей мыслью с другими членами мусульманского совета. Все боялись, никто не посмел идти со мной. А я подумал: стоит ли жалеть жизнь, когда может погибнуть коран? Под ливнем огня на улицах я прибежал в музей. Здесь все было перевернуто вверх дном. Преодолев немало препятствий, не считаясь ни с чем, я добрался до священного корана, написанного кровью сердца Османа. Схватив коран в объятия, я выскочил из музея. Сквозь непрерывный поток врагов, под ливнем огня, вот этими руками я принес священный коран в мусульманский совет…

Некоторые баи уже плакали. Некоторые восклицали:

— Милый Жаханша! Тебе нет цены, а тут еще находятся неблагодарные, которые осмеливаются тебе перечить!

Плакали не только хазрет Куанай, бай Салык, но зарыдали даже глуповатые «студенты» Балтановы, Жаленовы и им подобные. Жаханша сел. Группа Алибекова сидела, молчала, не произнося ни звука. Они сидели возле президиума и видели, к чему клонится дело.

После выступления Жаханши президиум снова поднял вопрос о сборе средств. Председательствовал сам Жаханша.