Тернистый путь - [100]

Наступило утро. Словно мертвецы из могилы, поднимаемся мы с земляного ложа, голодные и простуженные.

Вскоре подошла долгожданная смена моего жиена. Он стал у двери, и Абдулла с Жумабаем пошли к нему узнать, купил ли он вчера нам продуктов. Мы наблюдали за разговором издалека. Вернулись товарищи возмущенные, с искаженными от злости лицами.

— Твой жиен не принес нам ничего! Да еще издевается, говорит, что никаких денег мы ему не давали!

Посмотрев еще раз с ненавистью в сторону часового, друзья попросили меня:

— Иди ты, скажи, чтобы хоть деньги вернул. Может быть, тебя уважит. Он с нами не разговаривает, смотрит как зверь.

— Я ему денег не давал, как же мне их требовать обратно? — ответил я.

Но они настаивали, и мне пришлось подойти к жиену:

— Почему ты отказываешься вернуть деньги? В чем дело?

— Они врут! Никаких денег я не брал. Разве я могу сделать подлость людям, среди которых находитесь вы? Они сами вас обманывают!..

Я так ничего и не добился от своего родственника. Голод и несправедливость разозлили нас еще больше. Сидели и молчали до вечера.

Перед заходом солнца за нами пришли солдаты, похожие на петухов с нашитыми на рукавах знаками отряда атамана Анненкова. Наскоро собрав нас, приказали свернуть постели и погнали неизвестно куда. В бараке остались только красноармейцы. Мы едва успели распрощаться с ними.

На улице метель. Холод пронизывает до костей. Нас повели не по центральной улице, а окольными путями по глубокому свежему снегу, без тропинок. Идем по сугробам, глубоко проваливаемся.

Добрались до вокзала. Люди смотрят на нас с любопытством и состраданием. Останавливаются, загораживают дорогу. Атамановы молодчики то и дело покрикивают:

— Прочь с дороги! Отходи подальше, в сторону!

Народ шарахается. Конвоиры окружили нас со всех сторон, держат оружие наготове. Вышли на перрон. На путях длинной вереницей стоит множество вагонов. Железнодорожные рельсы, словно змеи, расходятся в разные стороны. Нас остановили возле двух вагонов для перевозки скота.

Мы сняли с плеч пожитки, положили их на землю и сгрудились потеснее.

Один из старших конвоиров привел железнодорожного служащего. Тот открыл эти телячьи вагоны, обстоятельно осмотрел их и сказал:

— Разделитесь на две группы и располагайтесь! Мы разделились по вагонам. В них неуютно, холодно, стены тонкие, в щели задувает ветер. Расселись мы на нарах, плотно прижались друг к другу. Посреди вагона чугунная печка. Окон нет. Единственное отверстие прикрыто снаружи ставнем. Со скрипом закрыли дверь на засов, поставили у вагонов часовых, а остальные молодчики из конвоя разошлись.

Настроение у нас подавленное. Вскоре опять появились солдаты.

— Получайте хлеб!

Выдали по две буханки хлеба нашему вагону и соседнему, разрешили сходить за кипятком. Вручив ведра, конвоиры предупреждают:

— Запомните раз и навсегда! Если кто вздумает бежать, получит пулю на месте!

Скоро принесли кипяток. Один из товарищей зажег огарок свечи. При ее слабом пламени мы пили «чай», стараясь хоть немного согреться.

От нашего дыхания железные шляпки гвоздей и болтов по стенам вагона покрылись инеем.

Семь месяцев отсидели мы в акмолинской тюрьме с июня 1818 года по январь 1919. Два месяца — в кандалах. И все это время терпели издевательства начальников и надзирателей, ждали смерти каждый день. Наконец 5 января 1919 года погнали нас в Петропавловск за 500 верст. Терпели и лютый мороз, и голод, и побои. Каждый думал, что в конце пути ждет его какая-то определенность. Это утешало.

После тринадцати дней[64] пути лагерь в Петропавловске.

А теперь загнали нас в темные холодные вагоны, и куда повезут — неизвестно. Когда же наступит конец нашим мучениям? Кому из нас суждено увидеть светлый день? Говорят, что повезут нас в Омск, там будет суд. Что за суд — никто не знает. Пусть будет любой, лишь бы скорее… Кое-как мы расстелили на нарах свои пожитки и легли спать.

Ночью наши вагоны долго гоняли по путям, видимо, не зная, к какому составу прицепить.

После восьмимесячного заточения мы впервые услышали шум людного вокзала, оглушающие паровозные гудки, свистки и голоса кондукторов. Эти звуки казались нам непривычными, новыми, как будто принадлежали какому-то другому миру. А мы сидим в темных холодных вагонах и чувствуем себя словно на том свете.

Наконец вагон прицепили к составу, и паровоз ринулся вперед, рассекая ночную мглу.

Куда повезли? Зачем?.. Вези, вези… Только скорее!

Вагон скрипит и раскачивается, колеса стучат на стыках рельсов.

Подъехали к Омску. Наши вагоны загнали в железнодорожный тупик.

Через щели проникали тончайшими золотыми нитями лучи солнца. Такой светлой зари мы не видели долго. Как будто перед нами засветилась надежда.

Перочинным ножом мы счистили иней со щелей между досками, и лучи солнца ринулись в вагон. Мы стали различать лица друг друга. Наши глаза давно привыкли к полумраку.

Голод давал о себе знать. Мы уговорили караульных проводить кого-нибудь из нас за кипятком. Попросили дров, затопили печь. В вагоне потеплело. Чугунная печка раскалилась докрасна. Промерзшие за дорогу арестанты заметно повеселели.

Принесли кипяток, получили хлеб. Паек теперь нам урезали. Если раньше хлеб выдавали раз в день, то теперь стали выдавать через день.