Терминатор - [58]

– Называй как хочешь, Эйчжи, но помни, что к аду он имеет отношения не больше, чем твой мир. Что до мантры, а секвенция присоединения пятого мира действительно отличается только мантрой, то принес ее тот ты, что из мира голодных духов.

– Очень мило с его стороны. Передай ему привет при случае.

Раздавшийся в ответ громкий щебет, старик безошибочно определил как веселый хохот и присоединился к веселью дребезжащим смехом. Отсмеявшись, старый монах сказал:

– Ты упоминал, что каждый из миров связан лишь с двумя другими. Можно ли сказать, что теперь пять миров соединены в такую цепочку: мир ада – мир голодных духов – мир людей (он же – мой мир) – мир демонов и мир животных?

– Такая картина близка к истине.

– Значит, осталось соединить миры ада и животных с шестым миром, и цепь замкнется? Кстати, шестой мир в наших обозначения будет миром богов.

– Ты прав, Эйчжи, – утвердительно чирикнул голос, – могу добавить, что с миром богов ты уже немного знаком – это дальний мир, который упоминается в рецепте секвенции, который ты когда-то принес. Вся беда в том, что я не имею понятия, как замкнуть цепь миров Сансары.

Секвенция объединения миров состоялась через день, вечером, во время показа второй серии нашего шедевра. К чести своей, к этому моменту я уже догадался, как мои друзья собираются заставить двадцать миллионов человек произнести хором какую-то чушь на неизвестном языке. Честно сказать, я бы мог догадаться об этом раньше, когда в конце премьеры первой серии ощутил нарождающийся грэйс. Думаю, что на мою сообразительность скверно повлияла психологическая травма, которой завершилось мое общение с королем Ричардом – трудно ожидать ясности мыслей в голове, которую незадолго до этого отрубили острым топором. Во время просмотра второй серии грэйс усилился и повторился, а когда публика, успевшая выучить слова припева Алёниной песни на слова Роберта Карловича, в двадцать миллионов ртов подпела таинственные слова припева, секвенция объединения состоялась.

Интересно, что при выполнении секвенции я снова отчетливо увидел загадочную мировую паутину, правда, вела она себя не как всегда – не отвлекаясь ни на что, мощный мускул, сплетенный из нитей уперся в невидимую преграду, напрягся, словно собирая все свои силы – и преграда вдруг исчезла. Торжество, которое ощутила от этого паутина, передалось мне – показалось, что я стал свидетелем и участником огромной победы. Наверное, так оно и было – произошло соединение с новым миром.

Придя в себя после ароматического взрыва, я несколько раз мысленно повторил слова припева, навсегда запечатленного в памяти:

Кур ту тéци

Кур ту тéци

Гáйлити манс

Кур ту тéци

Кур ту тéци

Гáйлити манс

Но ритыня áгрума

Но ритыня áгрума

Едва ли – это валлийский – язык грубоватых необразованных варваров, подумал я. На этом музыкальном и загадочном языке могли бы петь свои песни ангелы, если бы ангелы существовали, и у них были свои песни.

Вдоволь насладившись звучанием таинственных слов, я позвонил Петрову и сообщил радостное известие: секвенция завершена. Мой друг обрадовался, объявил, что наша часть работы по спасению мира выполнена и предложил отметить это событие у меня дома.

Через два часа я усаживался на переднее пассажирское сидение красного спортивного автомобиля – на водительском сидел сам Петров. Крупного американского литератора и сценариста во двор вышла провожать почти вся труппа. Желтоволосый режиссер трижды по-русски поцеловал меня и объявил, что отличную постановку может сделать лишь отличный режиссер по отличному сценарию, а по плохому сценарию, даже самый гениальный режиссер ничего хорошего не сделает. Его речь меня приятно удивила, поскольку несколькими днями ранее, он убеждал меня, что готов поставить гениальную пьесу по инструкции к микроволновой печке. Еще запомнилось, что вознося хвалу моему литературному дару, наш гений ухитрился трижды использовать слова, которые в письменном виде в последний раз я наблюдал в детстве на каком-то заборе – режиссер говорил на хорошем русском языке.

Барбариски были какими-то притихшими – мне показалось, что они слегка напуганы величием шедевра, в создании которого приняли не последнее участие. Это, впрочем, им всем не помешало, привставая на цыпочки, по-сестрински поцеловать меня в щеку, а зелененькая Наташа вдобавок подарила небольшой букетик каких-то белых цветочков и трогательно зарделась.

Юра крепко пожал руку, хлопнул по плечу, назвал братом и велел не болеть.

Алёна издалека сделала ручкой и хитро улыбнулась.

Величавый Хоев, относивший, похоже, успех нашей постановки исключительно на собственный счет, по-мужски крепко обнял, подарил бутылку водки и матрешку и пообещал навестить в Америке.

Спустя час с небольшим мы с Петровым сидели у меня на кухне, причем я – на своем хозяйском месте. Мой друг, взгромоздившийся было на мою табуретку, без звука по первому требованию переместился на гостевой стул, демонстрируя кротость, благодарность и приязнь.

– Знаешь, какой самый распространенный тост у евреев? – поинтересовался он, наливая до краев рюмки.

– Знаю, лэхаим, – блеснул я эрудицией.