Терек - река бурная - [2]

— Погуляю по крайности с ним всласть, не то что Липка со своим хлюпким Пидиной…

На дворе, где-то за огородами раздался глухой короткий выстрел. Гаша даже не вздрогнула — привыкла. С тех пор, как царя свергли и все про революцию галдят, в станице каждую ночь стреляют; неизвестно только в кого: убитых по крайней мере не бывает. Она все еще гляделась в зеркало, когда в открытых из коридора дверях выросла фигура Антона.

— Антон! — только и произнесла Гаша и бросилась, чтобы прикрыть его от сидящих в горнице. — С ума сошел!

Антон как-то натянуто хахакнул и не сдвинулся с порога. Гаша увидела: безусое лицо его бледно, глаза округлены и до жути черны.

— Там, понимаешь… Батька дома? — сказал он, кривя губы.

— Ай да, басурман, он уже и в хату вхож… Глядите, люди добрые! — вываливаясь из горницы в коридор, сказал за его спиной Кирилл.

— Там, дядька Кирилл, убили кого-то… На ваших огородах… Лез я через плетень, жахнуло мимо уха… У самой воды кто-то упал…

— Чего тебя черт нёс через плетихи? До Гашки?

— Не брешу, упал человек…

…Лежал убитый «а белых прибрежных голышах вниз лицом, руками вперед. Стеганая бекешка топорщилась на спине, босые ноги торчали из закатанных штанин. В одной руке был зажат хвосток кукана, на котором серебрилось с десяток рыбиц. Видать, бежал — пуля сзади догоняла.

В толпе сбежавшихся на выстрел галдели:

— Темень проклятая…

— Бабы, хочь бы крисало кто захватил…

— И што ты за казак, ежели крисала у тебя своего нету…

— Да вишь ты, я без порток выскочил…

— Да кто ж это, дайте поближе глянуть…

Антон дрожащими руками стал высекать огонь.

Подожгли фитиль, кто-то перевернул убитого лицом кверху.

— Тю! Осетин…

В толпе кто-то облегченно вздохнул:

— Фу-у, а я трошки не умерла с испугу. Думала, кто наш…

— И как-то его на Белую занесло?

— Рыбалил должно… Несмышленыш совсем… Лет пятнадцать…

— Господи Исусе, да то ж Кочергин батрачок! — взвыла соседка Бабенковых.

— Ах, чтоб тебя! Он и есть! Порыбалить, должно, с хозяйского двора отлучился.

— Кто же это его?

— Антон Литвийко, бают, видел…

Антон в десятый раз принялся рассказывать, как он лез через плетень (о том, что он гуляет с Гашкой Бабенко, знали все, скрывать было нечего), как услышал выстрел, как бросился к речке и с берега увидел в саду у Макушовых огни, услыхал оттуда пьяные голоса. Там, у Макушовых, нынче гуляли — пуск своей вальцовки хозяин отмечал. Все офицерье да богатеи-станичники там кутили.

— Неужто оттуда кто?

— Будет теперича возни… Кто да что — поди разбирайся…

— Добро было при царе-батюшке: хлопнули туземца на казачьей земле — некому и отвечать было, не ходи, значит» по чужой землице…

— Ну ты! Чай, он тоже не нехристь какая-нибудь. Видишь, гайтан от креста…

— Мать в пастушата отдавала небось не от жиру!

— Знаю я иху семью — бобыльская, отец на заработках сгинул…

— А что ж с ним делать теперича?

— Общество завтра решит… А атамана сейчас бы сюда пбзвать надо…

— У Макушовых он…

— И чего завтра дожидаться, — вылез вдруг из толпы совсем протрезвевший Кирилл Бабенко. — Убитый на моей земле — так, может, опчество решит завтра, что мне и издержки нести? Кочерга-то небось отбрешется. Не хочу… Все тут слыхали, как Литвий-ко брехал? Так, кто его знает, не спутал ли он чего… Покуда мы с Данилом чихирь пили… Нехай, одним словом, по добру-здорову согласие дает с рассветом убитого в Христиановское отвезти.

— Таточка! — взвизгнула Гаша, цепляясь в темноте за Антона.

— Не гавкай, шкуреха! Мне за твоего полюбовника не дюже хочется хлопоты принимать…

— Вы это шутите, дядько Кирилл, или взаправду? — заикнулся Антон.

— Чего шутковать? Дело Бабенко гуторит. Ты свидетель — ты и ответчик! — загалдели вокруг.

— Ежли не виноват, чего тебе бояться в Христиановское ехать? А общество все одно кому-нибудь поручит отвезти… Не ждать же осетин сюда?

— Верно, Литвийко, вези ты, коль уж нарвался.

— Трухнул? — в самое ухо Антона, щекоча его мокрыми усами, спросил Данила Никлят. И совсем шепотом:

— Кирюшка-то, глянь, как шкура выворачивается, да только и мой тебе совет: езжай сам, подозрения с себя снимешь. К кунакам моим, Гокоевым, заедешь, они заступятся, ежли что…

— На ляд мне твои кунаки! Кровников с их заступом наживешь! — со злобой огрызнулся Антон.

Люди, считая вопрос исчерпанным, стали расходиться. Данила пристал к Антону и всю дорогу, до самой Антоновой хаты, наставлял его уму-разуму.

Антон почти не слушал: перед глазами все еще торчала мертвая рука, зажавшая кукан с рыбой.

II

Вырвавшись из горных теонин, долго еще не может успокоиться Терек: шумно пенится на перекатах, тащит за собой многопудовые валуны. А кругом уже нет и признака гор, они лишь на горизонте — манят холодной первобытной своей красой. Где-то там, за ними, Грузия, еще дальше — Армения, а за нею — Турция и Персия, с которыми русские цари издревле воевали за Кавказ. В том месте, где Терек вырывается с гор на равнину, стоит Владикавказ и берет начало Военно-Грузинская дорога. Чтобы охранять этот святой ключ в глубины Кавказа, русские цари издавна использовали жившее возле, в ущельях северного склона хребта, красивое и гостеприимное племя осетин.

Еще в бытность на Кавказе генерала Ермолова разрешено было осетинам переселиться из тесных горных аулов во Владикавказскую котловину, создать здесь свои селения, с которых позже, опираясь на обласканных и задаренных осетинских феодалов, цари беспощадно взимали непосильные поборы натурой и тяжкую дань крови.