Терапевт - [87]

— Критическая фаза, — уточняю я.

— Именно. Но потом вас вызовут сюда и подробно обговорят все произошедшее… ну то есть, вам сообщат больше информации, чем во время сегодняшнего снятия показаний.

— О’кей.

В лифте мы молчим. У самого выхода полицейский вдруг говорит:

— Да, вот еще что. Лучше бы вам несколько деньков дома не появляться. Нам нужно произвести там следственные действия. Вам есть у кого остановиться?

— Да.

— Отлично. Мы с вами свяжемся. Пойду закажу вам такси.

И он уходит в здание. Я остаюсь. Сыро и холодно, я кутаюсь в куртку. И вдруг соображаю, что не спросила его, где теперь Вера.

Но тут подъезжает такси. За рулем немолодой пакистанец. Я валюсь на гладкие кожаные подушки.

— Вам куда? — спрашивает он.

— В Нордстранд, — говорю я.

Суббота, 14 марта — понедельник, 16 марта: Нордстранд

Единственное, чего я хочу, — это играть со своими племянниками. Не хочу больше думать ни о Сигурде и Вере, ни о расследовании, наблюдении или револьвере. Хочу просто строить шалаш, играть с конструктором «Ниндзяго», пожарными машинками и пиратскими кораблями.

Я веду мальчиков в магазин купить субботних вкусняшек. Младший сидит в коляске, двое старших идут слева и справа от меня и не переставая тараторят. «А знаешь?… а знаешь?… а знаешь?…» — выкрикивают они, перебивая друг друга. А знаешь, на этой улице живет колдунья? Я делаю изумленное лицо. Не может быть, правда колдунья? Мальчики увлеченно показывают, объясняют, как они мимо того дома ехали на великах, а она вышла на крыльцо и кричала им вслед. Славные мальчуганы. Как им все интересно: велосипеды, футбол, соседи, среди которых есть, оказывается, колдуньи и волшебники… Как же я не понимала, сколько новых впечатлений они могут дать!

И я дурачусь вместе с ними. Усаживаюсь на пол и строю железную дорогу, петляющую вокруг ножек стола в гостиной. Достаю пластилин и мозаику, леплю и складываю вместе с ними. Удивляю саму себя тем, что не утратила забытых навыков. Я умею складывать из бумаги «гадалку», у меня хорошо получается рисовать собачек. Предлагаю родителям — пусть отдохнут! — загнать мальчишек в постель, а потом сижу в их спальне, пока дети не уснут. Двое старших спят в одной комнате; я присаживаюсь на край кровати, читаю им книжки, рассказываю сказки. Не ухожу долго-долго. Обычно с ними разговор короткий: одна книга — и на боковую, а я рассказываю сказки, пока им нравится слушать. В глубине души я хотела бы, чтобы они вовсе не засыпали и я бы всё сидела и вела с ними разговоры. Но в конце концов они засыпают, и я глажу их, спящих, по головам.

Ночами мне хуже всего. Я ложусь только тогда, когда от усталости начинаю клевать носом перед телевизором; но стоит мне убраться на спальный диван в свою комнату, и сна как не бывало. Чтобы прогнать мысли, я измышляю разные стратегии: сосчитать обратно от ста с пропуском каждого третьего числа, вспомнить как можно больше городов, названия которых начинаются со всех букв алфавита по очереди. Хочу усыпить себя хитростью. Удается лишь отчасти. Чем более усталой я себя чувствую, тем легче из моего подсознания всплывает Сигурд. И Вера тоже. Я никак не могу перестать думать о Вере. Когда же наконец проваливаюсь в сон, сплю беспокойно. Просыпаюсь совершенно не отдохнувшей: плечи свело, в голове туман. Но стоит мне встать, как на меня накидываются мальчишки, и я говорю их родителям: «Спите-спите, я их займу», — и опускаюсь на пол вместе с детьми, благодарная им за то, что они на время отвлекают меня от тревожных мыслей.

На вторую ночь я просыпаюсь от жажды. Даже дом Анники и Хеннинга в темноте кажется чужим. Тишина. Все они спят на втором этаже, и, проходя на кухню попить, я слышу только собственные шаги. Никто наверху не ворочается в постели? Не храпит, не кашляет во сне? Никаких признаков, что в доме есть люди? Но нет, ни звука, только где-то вдали проезжает автомобиль, да вот я плетусь по полу.

Пока наполняю стакан водой, у меня возникает ощущение, что за мной наблюдают. Не понимаю, как я это почувствовала; держу стакан под струей воды из крана, а боковым зрением воспринимаю какое-то шевеление. Повернув голову к окну, вижу, что там что-то движется. Пять леденящих кровь секунд я стою в неподвижности, вглядываясь в темноту стекла, очертания деревьев за ним, уличный фонарь, свет над входной дверью соседей. Я думаю: не Вера ли это? Прищуриваюсь, сосредоточенно вглядываясь в темноту, но вижу только саму себя в слабом свете лампы над раковиной. Сделав два шага к окну и различив свой развевающийся халат, соображаю, что видела себя саму, наливавшую воду. Пытаюсь порадоваться этому пониманию и улыбнуться, но ничего не выходит. Так и стою, смотрю в окно, вижу свое отражение в ночной рубашке и халате. На секунду встречаюсь взглядом сама с собой и думаю, как это странно: я думала, что это Вера, а это была я сама…

* * *

У меня дома продолжает работать полиция, поэтому черное платье на похороны мне приходится одолжить у Анники. Оно болтается у меня на бедрах, но это не играет никакой роли. Пока я в ванной дома сестры привожу себя в порядок, звонит телефон.

— Это Гюндерсен. Вам завтра нужно подойти к нам. Часам к десяти. В управление полиции.