Терапевт - [14]

Убираю куриный салат в холодильник. Выключаю фильм, выключаю телевизор. Подношу бутылку к губам и допиваю остатки вина прямо из горлышка.

* * *

Лежу в спальне, завернувшись в одеяло Сигурда. Перед тем как заснуть, когда комната начинает кружиться вокруг меня, думаю: зря я, наверное, стерла это сообщение. Можно было послушать его еще раз…

* * *

Вдох, выдох. Побарахтавшись в постели, я просыпаюсь с подушкой Сигурда на голове. Что это было? Какой-то звук? Прислушиваюсь: тишина.

А вдруг он звонил? Экран телефона темен. Времени 3.46.

Место Сигурда пустует, постель с его стороны холодная.

— Сигурд? — вполголоса зову я, потом еще раз. Встаю, открываю дверь, выкрикиваю его имя в сторону лестницы, ведущей к гостиной и кухне. — Сигурд?

Был же какой-то звук. От которого я так внезапно проснулась… Но теперь ничего. Снова ложусь.

* * *

Рядом со мной на диване без умолку трындит студентка-историчка. Повернула ко мне лицо и топит меня своими словами, брызжет, фонтанирует ими, заливает меня ими, они так и плещутся у моих ушей. Я оглядываюсь на дверь веранды — она открыта; на веранде моя подруга Ронья разговаривает с парнем, который ей нравится. Это она меня сюда затащила. Мы сидели в своей съемной квартирке и пили самбуку из дешевых коктейльных бокалов, купленных ею летом для меня в Перу, они украшены изображениями религиозных символов. Когда я их распаковала, мы хохотали до слез, и Ронья сказала: если я первая допью, мы пойдем на вечеринку, где должен быть Тот Самый, я тебе рассказывала, а если ты первая, то поедем к этой твоей подруге на Гюльденприс, как собирались. Ронья пила быстрее, и вот пожалуйста…

Когда я села на диван, студентка-историчка спросила:

— А ты чем занимаешься?

— Учусь на психфаке, — сказала я.

А она:

— Серьезно?

А я:

— Да.

Я сразу поняла, к чему это. Обернулась в поисках Роньи, но она уже вышла на веранду.

Историчка сказала:

— Может быть, тогда ты мне посоветуешь что-нибудь. Понимаешь, папа снова женился — мои родители развелись, когда мне было десять лет, — а его новая жена… если одним словом, она просто стерва.

И далее в том же духе. Я оглядываюсь по сторонам в поисках знакомого лица. Вечеринку устроил друг потенциального парня Роньи, студент-архитектор. Он сидит на кухне; я видела, когда убирала пиво в холодильник, что он разглагольствует перед девушкой, у которой пирсинг по всему лицу, про то, как он полностью переосмыслил концепт кухни. На диване напротив нас увлеченно беседуют три девушки, явно подруги: одна рукой обняла вторую за плечи; третья, когда говорит, похлопывает первую ладонью по бедру. Свидетельство близких отношений, в которые я не посвящена. Я не могу встрять в их разговор. Еще у обеденного стола несколько подгулявших парней хрустят солеными крендельками, и один стоит отдельно, прислонившись к дверной раме.

Он мне и нужен. Он один. Непохоже, чтобы его это беспокоило, но, может, это просто поза. Смотрит, прищурясь, прямо перед собой, вроде бы в задумчивости. В руке бутылка с пивом, этикетка отклеилась. Руки испачканы в краске, но они изящные, в меру неровные, какими и должны быть руки. Ногти обкусаны под корень.

Я вижу его, с обкусанными ногтями, бархатными глазами, чуть встрепанными волосами, но главное, что я вижу: он один. Он не выглядит одиноким, но он один, и я знаю, знаю, что он хочет с кем-нибудь познакомиться, с кем-нибудь занятным и неглупым, и достаточно симпатичным… с кем-нибудь вроде меня.

— Извини, — отвечаю я студентке истфака и встаю.

Подхожу к нему.

— Привет, — говорю, — это ты?

Обвиваю его шею руками и шепчу ему прямо в маленькое круглое ухо: «Притворись, будто знаешь меня».

— Привет, — отвечает он.

Я смотрю на него. Под левым глазом у него родинка; когда он улыбается, она растягивается.

— Давненько не виделись, — говорю, — с того самого дня в Берлине.

— Да, Берлин! — отзывается он. — Это сколько ж лет прошло…

— А ты поехал во Францию, как собирался?

— Нет. — Он улыбается шире, родинка еще больше растягивается, становится тоньше, но длиннее. — В конце концов поехал в Австралию. Учился два года в школе панд. Выучился на пандолога.

Я смеюсь. Хорошо, что он мне подыгрывает. Но затеяла это я. Я остроумнее.

— Да что ты говоришь… А моя панда как раз заболела.

— А что с ней такое?

— Куксится что-то. Кашляет и хрипит. Можешь помочь?

— Боюсь, что нет, — говорит он, — я не подхалтуриваю в области медицины панд. Я преподаю.

Мы широко улыбаемся друг другу. Ну всё, достаточно. Он оглядывается по сторонам, склоняет голову ко мне и говорит, понизив голос:

— А зачем мы притворяемся, что знаем друг друга?

— Хочу отделаться вон от той, на диване.

Он тянет голову, чтобы разглядеть ее, и я вижу его затылок, сильную, здоровую жилку на нем, и меня посещает мысль, что жилистые мужчины мне нравятся.

— На вид она ростом метр шестьдесят, весит пятьдесят кило, — говорит он. — Думаю, ты ее одолеешь.

Ишь как разошелся, думаю я, хочет показать себя; и вообще некрасиво делать замечания о весе, хотя я действительно выше ее почти на двадцать сантиметров.

— А тебя, наверное, зовут Харальд…

— Мимо.

— Ты уверен? А на вид настоящий Харальд… Ну, не важно, Харальд; я от этой вечеринки ожидала большего. Что ты скажешь, если я предложу тебе пойти в кафешку возле Бергенс Тиденде, съесть по гамбургеру?