Теранезия - [52]

— Не искушайте меня. — Впрочем, у него была идея получше. — У вас с собой есть камера?

— Да, конечно.

— Можете мне ее дать?

Грант помедлила, затем протянула камеру ему.

Он внимательно осмотрел устройство.

— Сколько же она стоит?

— Пять сотен евро. И это сильно зашкаливает за мою личную границу понятия «одноразовый». Почему ты спросил? Что ты собираешься с ней делать?

— Терпение, — надменно командным тоном сказал Прабир.

Пять сотен евро означали, что оптика камеры дает картинку на порядок-другой лучше камеры его планшета, а стабилизатор у нее скорей всего на лазерном гироскопе, а не на дрянном микромеханическом акселерометре.

Грант села на поваленный ствол дерева, предварительно смахнув труху. Прабир установил объектив камеры на самый широкий угол, направил ее на дерево метрах в двадцати и записал шестьдесят секунд видео. Затем он передал данные на свой планшет по инфракрасному порту.

Теперь ему нужна была программка в три строчки на Рембрандте, его любимом языке обработки изображений. Когда он наблюдал за результатами на экране планшета, Грант увидела выражение удовольствия на его лице и подошла посмотреть, что же он обнаружил. Обведенные программой голубыми светящимися линиями, с полдюжины коричнево-зеленых птичек перемещались вдоль кустарника. Прабир оторвал взгляд от экрана и посмотрел на дерево, но даже сейчас, зная точно, что именно ищет, он не смог увидеть птиц. Программа смогла обнаружить их только благодаря ретроспективному сравнению сотен последовательных кадров, и даже она иногда теряла края контуров на фоне рисунка листьев.

— Ты даже не представляешь, как это бесит, — гневно пожаловалась Грант. — Я выросла на самодовольных шутках биологов о жалких попытках компьютеризировать зрение.

— Все меняется, — улыбнулся Прабир.

Грант была, похоже, всего лет на десять его старше, но эти ее представления казались ему такими же странными, как шутки про летательные аппараты тяжелее воздуха.

— Можешь проиграть еще раз?

— Конечно.

Просматривая запись еще раз, она задумалась.

— Я видела жалящих насекомых, которые так хорошо маскируются. И некоторые хищные рыбы. Но это нечто исключительное.

Она засмеялась и прихлопнула что-то у себя на шее. Прабир ожидал, что она будет в восторге от их находки, но мастерство птиц, казалось, нервировало ее.

Он попытался вспомнить изображения, которые Мадхузре показывала ему еще в Торонто.

— Вы думаете, это голубь, который оказался в Амбоне девять месяцев назад?

Грант пожала плечами.

— Нужны образцы, чтобы убедиться, но выглядит так же.

— Но как вы узнали, что он отсюда? Я думал, никому не удалось проследить, как он попал к торговцу птицами.

— А никому и не удалось. Но это место казалось наиболее вероятным. Я не понимаю, почему больше никто не искал здесь. Может быть просто из-за предубеждения: на этих островах почти не осталось уголков дикой природы, они не очень древние и не являются убежищами для биоразнообразия. Как новый вид может появиться в месте, которое было таким «бесплодным»?

— Вы мне скажите.

— Скажу, когда узнаю.

Грант принесла ружье с транквилизатором. Прабир подправил программу, чтобы контуры отображались с минимально возможной задержкой по времени, но им все равно понадобилось три часа, чтобы поразить первую цель. Когда он подбирал в подлеске спящую птичку, то с тревогой подумал об источнике мутаций. Он все еще считал более чем вероятным то, что он держит в руках недавнего потомка мигранта с Теранезии, но если бы тот принес с собой вирус-мутаген, способный передаваться между видами, десятки тысяч людей оказались бы в потенциальной опасности. Вирусу возможно и понадобилось восемнадцать лет, чтобы преодолеть биохимическую пропасть между бабочками и птицами, но последние были печально известны своей способностью переносить заболевания, потенциально опасные для людей. Он надеялся, что ему удастся получить какие-то четкие ответы от Грант; это было единственное, что могло помешать началу распространения необоснованных слухов, но он должен услышать от нее обоснованное мнение о том, с чем они имеют дело, чем бы оно не являлось.

* * *

Они вернулись на судно в сумерках, грязные и обессиленные, с образцами крови четырех голубей. Прабир смотрел, как Грант готовила образцы для анализа — консервант, предохранявший их от жары, превратил их в сгустки красновато-коричневого желе.

— Вам что-нибудь известно о видах, которые были здесь раньше? — спросил Прабир. — Я не имею в виду со времен голландцев, а лет десять или двадцать назад?

— Есть доклад 2018 года, в котором говорится о полудюжине симпатрических видов Treron, Ptilinopus и Ducula[18].

— Ducula? Вы это выдумали?

— Нет. Они очень крупные. Императорские голуби.

— А что такое «симпатрические»?

— Извини. Сосуществующие, живущие на одной территории.

Прабир кивнул, стыдясь своей лени — ребенок, который придумал название «Теранезия», не должен был бы задавать такие вопросы. Он никогда не изучал классические европейские языки, но повседневный английский унаследовал достаточно информации, чтобы понять: нужно просто скрестить «симметрию» и «репатриацию».

— Treron зеленого цвета, — сказала Грант, — но остальные обычно имеют яркую окраску, по-видимому ради спаривания. Согласно теории новые виды образуются в первую очередь из-за преобладающего влияния полового отбора, базирующегося на оперении, который, в случае отсутствия хищников, доминирует над потребностью в маскировке.