Теранезия - [31]

— Желаю повеселиться! — сказал он.

Она улыбнулась ему, ты тоже, и подняла руку, прощаясь с Феликсом.

Когда она ушла, Феликс сделал вид, что заинтересовался телепередачей. Канал «Дух времени» — его фильтр отбирал и транслировал то, что смотрело большее количество людей в том же городе — показывал рядовую офисную комедию.

— Я тебе никогда не рассказывал, что один из моих приемных родителей написал научную статью тысяч в десять знаков под названием «Обоюдное межситкомное самосоотнесение второго уровня, как означающее сакрального»?

Феликс скрючился от хохота.

— И кто же напечатал такое? «Соушиал техст»?

— Откуда ты знаешь?

В спальне Феликс спросил:

— А как насчет массажа визуальной коры?

Прабир опустился над ним на колени и бережно снял пластину электрода с его спины. Кожа под ней была более бледной, но не восковой, как под гипсом или повязкой — полимер пропускал достаточно кислорода. Феликс утверждал, что стирает устройство за двадцать тысяч долларов вместе с рубашками в стиральной машине, но Прабир ни разу не был свидетелем этому.

В 2006, когда Феликс родился с недоразвитой сетчаткой, искусственные заменители только появились. Так что другого варианта, кроме как подключить массив фотосенсоров напрямую к его мозгу, не было. Вместо этого цепи на пластине получали сигналы от его глаз, а электрод стимулировал нервы в спине. Он с детства научился интерпретировать ощущения как образы.

Прабир начал осторожно массировать спину.

— Можешь погрубее, — сказал Феликс, — там нет гиперчувствительности. Это просто кожа.

— Но… ты чувствуешь мои руки, или ты что-то видишь?

— И то и другое.

— Да? И что же ты видишь?

— Абстрактные узоры. Ряды точек, расходящиеся из центра лучи. Но все довольно нечетко и неубедительно. Смысл в том, чтобы ощущение было настолько сильным, чтобы оно воспринималось как прикосновение, а не как образ, и таким образом сохранить исходную функцию нервов.

Прабир нашел в сети программу, которая позволяла преобразовать изображение с камеры в нечто, отдаленно похожее на сигналы, проходящие через пластину. Импрессионистская, монохромная версия его собственного лица, которое ему выдала программа, вообще была мало похожа на человеческое лицо, но Феликс мог распознавать человека метров с пятидесяти. Все дело было в опыте. Операция по подсоединению искусственной сетчатки напрямую к мозгу была возможна уже лет пять, но ему казалось, что привыкнуть к новому способу смотрения так же сложно, как Прабиру было бы сложно привыкнуть к пластине.

Руки Прабира потихоньку начали смещаться в сторону. Вскоре Феликс перевернулся на спину и притянул его на себя сверху. Когда они целовались, Прабир чувствовал, будто жидкий огонь разливается по его венам, а в груди растет стеснение, будто что-то удивительное похитило его дыхание. Именно этого ему хотелось, больше, чем собственно секса. У него не было слов, чтобы описать это: оно было слишком телесным, чтобы быть просто нежностью, и слишком нежным, чтобы быть просто желанием.

— Ты знаешь, что мне больше всего нравиться, когда я с тобой?

— Нет.

— Воровать это вместе. — Прабир заколебался, испугавшись, что его слова прозвучат глупо. Но когда же говорить, если не сейчас? — Секс похож на алмаз, выращенный на скотобойне. Три миллиарда лет бессознательного воспроизводства. Еще полмиллиарда лет проб и ошибок на пути к животным, которые не только были вынуждены спариваться, но и были счастливы делать это — и наконец-то знали, что они счастливы. Миллионы лет это чувство оттачивалось, становясь самой совершенной в мире вещью. И все потому, что это работает. Все потому, что производит все больше самого себя.

Он протянул руку и скользнул ладонью по пенису Феликса.

— Каждый может взять алмаз, вот он — стоит только попросить. Но это не приманка для нас. Не взятка. Мы украли этот приз, мы вырвали ему свободу. Он наш, чтобы делать с ним все, что захотим.

Феликс какое-то время молчал, улыбаясь ему.

— Ты знаешь, что такое старичное озеро?

— Нет.

— Иногда, в местах, где река сильно извивается, ее изгиб оказывается отрезанным от основного потока. Река сбрасывает с себя старичное озеро. Так я это всегда себе представляю: мы старичное озеро, мы не часть потока. Но река продолжает рождать такие озера. Есть что-то неизменное, что, поколение за поколением, заставляет это случаться вновь и вновь.

— Может это так говорить об этом будет честнее, — признал Прабир. — У нас нет выбора: волею случая мы застряли здесь.

Он пожал плечами.

— Но я счастлив, что я отрезан, я счастлив, что я застрял.

Феликс задумался, затем произнес загадочно:

— Возможно это все-таки не так. Может это просто так выглядит.

— Ты думаешь, что я подрабатываю донором спермы? — засмеялся Прабир.

— Нет. Но ты должен спросить себя: зачем в реке эти гены, которые продолжают рождать озера? Что получает вид в долгосрочной перспективе, сохраняя эту особенность? Смена пола объекта влечения может быть наименее рискованным способом сделать кого-то бесплодным; это значительно менее опасно, чем возня с анатомией или эндокринной системой — и несколько сотен тысяч лет назад за это даже могло не доставаться по первое число.