Теракт - [8]

— Я капитан Моше.

Навеед Ронен стоит в двух шагах сзади. Плохо он выглядит, мой друг Навеед. Растерянный, подавленный. Даром что начальник, он вдруг превратился в рядового.

Капитан протягивает мне какую-то бумагу.

— Это ордер на обыск, доктор Джаафари.

— На обыск?..

— Вы всё отлично поняли. Проедемте к вам домой.

Пытаюсь найти проблеск истины в глазах Навееда; мой друг уставился в пол.

Я снова перевожу взгляд на капитана.

— Почему ко мне домой?

Сложив листок вчетверо, капитан кладет его во внутренний карман кителя.

— По предварительным данным следствия, фрагменты тела вашей супруги являются характерными останками смертника-фундаменталиста.

Я отчетливо слышу все слова офицера, но не могу понять их смысла. Что-то щелкает у меня в мозгу — так моллюск захлопывает створки раковины, ощутив опасность.

Навеед объясняет:

— Это была не бомба, а теракт, осуществленный смертником. Все факты говорят о том, что человеком, который взорвал себя в ресторане, была твоя жена, Амин.

Земля уходит у меня из-под ног. Однако сознания я не теряю. Наперекор всему. В знак протеста. Я отказываюсь слушать дальше. Я не узнаю мира, в котором жил.

Ранние пташки уже спешат к вокзалам и автобусным остановкам. Тель-Авив, еще более упрямый и напористый, чем обычно, просыпается, когда захочет. Никакой катаклизм, никакой масштаб разрушений не помешает Земле вращаться вокруг своей оси.

Зажатый между двумя не слишком вежливыми парнями на заднем сиденье полицейской машины, я смотрю, как справа и слева проплывают дома, освещенные окна, в которых мелькают китайские тени. Гудение мотора катится по улице, как вопль усталой потревоженной химеры, и вновь воцаряется одурелое безмолвие утренних часов будней. В скверике суетится пьяный: отбивается от пристающей к нему шпаны, что ли. У светофора стоят настороже двое полицейских, похожие на хамелеонов: одним глазом смотрят назад, другим — вперед.

В машине все молчат. Водитель слился с рулем. У него широкие плечи и такой низкий затылок, как будто его стукнули трамбовкой по макушке. Его глаза лишь на миг встретились с моими в зеркальце заднего вида, и у меня холод пробежал по спине… "По предварительным данным следствия, фрагменты тела вашей супруги являются характерными останками смертника-фундаменталиста". Эти слова будут преследовать меня до конца дней, не иначе. Они крутятся у меня в голове, поначалу медленно, потом, упиваясь своим бесчинством, наглеют, расползаются во все стороны. Голос офицера бьется в висках, повелительный, ясный; в нем полное понимание того, насколько серьезны его слова: "Женщина, взорвавшая себя… смертница… ваша жена…" Он подступает ко мне, этот тошнотворный голос, прибывает, как темная вода, топит мои мысли, рвет в клочья мое нежелание верить, а потом вдруг откатывается, унося с собой целые куски моей жизни. В те минуты, когда боль особенно сильна, он вновь вздымается, как волна, рокочущая, пенистая, нависает надо мной, будто, доведенный до бешенства моей растерянностью, хочет расщепить меня на волоконца, уничтожить…

Полицейский слева опускает стекло. Прохладный воздух бьет мне в лицо. С моря долетает запах сероводорода.

Ночь готовится отступить: утренняя заря на подходе. В просветах между многоэтажными зданиями мелькают багровые полоски, вычерчивают неровную линию горизонта. Поверженная ночь еще сражается, обманутая, оглушенная, раздавленная убитыми снами и непринятыми решениями. Небо жесткое, отрешенное, облака разбежались в страхе перед пронзительным блеском новорожденного дня. Его свет слепит, как Откровение, но не греет.

Улица встречает меня неприветливо. Перед моей виллой припаркован автомобиль для перевозки арестованных. По обеим сторонам ограды торчат полицейские. От мигалки другой машины, наполовину въехавшей на тротуар, разлетаются синие и красные блики. Огоньки сигарет краснеют в темноте как нарывающие гнойники.

Меня выводят из машины.

Я толкаю калитку, вхожу в сад, поднимаюсь на крыльцо, открываю дверь дома. Я в полном сознании — и в то же время жду, что вот-вот проснусь.

Хорошо зная свои задачи, полицейские лавиной устремляются в прихожую и растекаются по комнатам. Начинается обыск. Капитан Моше указывает мне на диванчик в гостиной.

— Можно с вами поболтать с глазу на глаз?

Он подводит меня к дивану — учтиво, но властно. Он изо всех сил старается быть на высоте своих полномочий, щепетильно дорожа званием офицера, но его подчеркнутая любезность неискренна. Это просто хищник: сейчас, когда жертва загнана, он не сомневается в своей тактике. Словно кошка, играющая с мышью, он смакует удовольствие, прежде чем приступить к еде.

— Садитесь, прошу вас.

Он вытаскивает из портсигара сигарету, стучит по ней ногтем и ввинчивает ее в угол рта. Щелкнув зажигалкой и закурив, машет рукой, отгоняя дым в мою сторону.

— Надеюсь, вам не помешает, если я буду курить?

Он делает две-три затяжки, следит взглядом за завитками дыма, пока они не сбиваются в облако.

— Ну и огорошила она вас, правда?

— Простите?

— Виноват, кажется, вы еще не оправились от шока.

Его глаза пробегают по картинам на стенах, осматривают содержимое угловых шкафов, скользят по красивым дорогим шторам, задерживаются то на одном предмете, то на другом и, наконец, снова прижимают меня к стене.