Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя) - [9]
По пути из детдома я вспоминал, где же видел того конопатого мальчишку. И почему он так испугался, увидев меня? Перебрал в памяти всех поселковых, всех знакомых мне мальчишек, но так и не вспомнил.
Воздух потеплел, снег под ногами мягко, податливо похрустывал. Не доходя до поселка, я вышел на широкую дорогу. Слева от нее в гору поднималась еще одна, которая вела к поселковому кладбищу. Отсюда, с дороги, оно напоминало кусок подтаявшего льда. Сверху заснеженные деревья, снизу голубенькая полоска оградок. Кладбище было хорошо видно из поселка, но оно как-то примелькалось, ребятишками мы туда не ходили, вокруг него была пахота, делать там было нечего, о нем вспоминали только в родительские дни да вот по таким горьким случаям. Едва заметив голубую полоску, я точно получил тайный приказ, не задумываясь, быстро зашагал в гору. Наверху дорога расползлась, разбежалась узенькими тропинками, они метались вокруг деревьев, оградок, обрываясь то в одном, то в другом месте. Ослепительно сверкал снег, в воздухе искрилась голубоватая ледяная пыль. Как я себя ни готовил, но, увидев свою фамилию на памятнике, вздрогнул и остановился. Не было сил идти дальше. До последней секунды во мне оставалась слабая, сумасшедшая надежда, которая наперекор всему живет, наверное, в каждом человеке. Теперь она пропала. Я дернул железную дверку оградки, она резко скрипнула, с тонким металлическим шепотом вздрогнули венки, с них посыпался иней.
Мать смотрела на меня, слегка улыбаясь. Такую фотографию, только маленькую, я видел у нее на пропуске. Вокруг было истоптано, желтыми пятнами проступала свежая глина, куски мерзлой глины. У самого заборчика каким-то чудом уцелел кусочек нетронутого снега. Я присел на корточки, зачерпнул в горсть снег, он был такой же, как и везде, — липкий. Я как-то враз погрузился в странную пустоту, вновь вошла в меня боль, будто засунул руку не в снег, а за дверь и мне по нечаянности защемили пальцы, а некому пожаловаться. В ушах стоял гул и звон, и мне было невдомек, что это звенит тишина, лишь ощущал, как туго, у самого горла стучит сердце.
Молча постоял еще немного, потом вышел из оградки, поглядел на поселок. Сверху он напоминал бабочку-капустницу: коротенькие серые тельца домов, сбоку маленькие крылья огородов. Время было обеденное, улицы оживились, по ним двигались машины. Дальше, насколько хватал глаз, лежал снег, а над ним светило солнце.
Не утерпел, оглянулся еще раз. Мать следила за мной глазами, казалось, она не хотела отпускать, умоляла побыть еще немного с ней.
Костя не торопился домой. Во дворе школы деревянная горка, ребятишки, подстелив под себя портфели, катались с нее, а самые храбрые съезжали на ногах. Поначалу я не узнал брата; пальто у него было в снегу, мех на шапке намок, на щеках темные полосы. Он тоже пробовал съезжать на ногах, но каждый раз где-то на середине неловко валился на бок и дальше катился лежа. Я окликнул его, он подбежал ко мне, схватил за руку:
— Степ, давай вдвоем, у меня не получается.
Мы забрались на горку. Костя посмотрел вниз на ребятишек, они обступили ледяной желоб, подсказывая брату, как лучше всего удержаться на ногах.
— Эй вы там, внизу! — крикнул брат. — Не мешайте!
Я взял Костю за плечи, и мы съехали на землю. Ребятишки гурьбой тут же помчались к горке.
— Осинцев, Степан! — окликнул меня знакомый голос.
Я оглянулся. В дверях школы стояла Ирина Васильевна — моя классная руководительница. Была она все такая же полная, высокая, только волосы белые-белые. В поселке она жила давно, было ей за пятьдесят, и если в какой-то семье заходил разговор о школе, то прежде всего вспоминали Ирину Васильевну. Все учились у нее.
— Вот ты какой стал! — ласково оглядела она меня. — Ты ко мне пришел?
— Нет, — я замялся, оглянулся на горку, — за братом. Нас сегодня в детдом пригласили.
— Думаешь все-таки туда определить ребятишек?
— Нет, я их в город возьму. Вот документы только оформить не могу. В райисполкоме был. Серикова говорит: характеристику надо, а мне за ней не ближний свет ехать!
— Вот что, Степа. Если есть время, пошли со мной, я напишу характеристику.
— Так я уже четыре года как не учусь в школе!
— Ты у меня на глазах вырос, мне ли тебя не знать. Пошли, без разговоров.
Она привела меня в учительскую, в которую по своей воле мы не заходили. Обычно сюда приводили провинившихся учеников. Чаще других сюда попадал Сериков, с ним вечно приключались разные истории: то разобьет окно, то подерется с кем-нибудь. Но все сходило ему с рук, выручала мать.
Ирина Васильевна написала характеристику. Поискала что-то на столе, затем принялась выдвигать ящики, вытаскивать оттуда бумаги, тетради.
— Где-то здесь печать была, без нее никак нельзя, — сказала она.
Печать наконец-то нашлась, учительница еще раз прочитала написанное, затем протянула листок мне.
— Бери. Нелегкий путь ты избрал, может, в детдоме им было бы лучше, но родной человек детям нужен. Чужой человек что холодный ветер. И помни: ребятишки не пропадут, вырастут, только какими они будут — это зависит от тебя.
Костя все еще был на горке, я поманил его, но он сделал вид, что не замечает меня, спрятался за мальчишек. Я подошел, взял его за рукав.
