Теплые рукавицы - [11]

— Потерпи маленько, — говорит дворник, — для ребятишек перемены к лучшему уже наметились.

— Знаю, педагогические академики ломают голову над учебной пятидневкой для шестилетних малышей. Не затянули бы только...

— Ничего, — успокаивает дворник, — работа сложная, и заботы академиков понять надо. Зато сделают всерьез и надолго. А малыши подождут. У них вся жизнь впереди! А я так располагаю, моя трехлетняя внучка подрастет вовремя: два выходных у нее будет.

Поучительный монолог

— Говорят, жизнь быстро проходит. Быстро-то оно быстро, да не в том беда. Знать бы, как прожить. Я вот, Клавдия Михайловна Крапивницкая, дожила до пятидесяти восьми лет и осталась одна...

Родилась я и выросла в Можайске. Может быть, знаете, есть такой городок под Москвой, там у нас неподалеку Бородино. Знаменитое место.

Отец мой работал на железной дороге и дружил с одним обходчиком, у которого был сын Костя. Отцы про нас, маленьких, говорили в шутку: жених и невеста. А мы подросли и вправду влюбились друг в друга. Чуть смеркается, Костя бежит. Летом каждую зарю встречали. Потом Костя ушел в армию, на флот. Меня такая тоска разобрала, что я решила бросить учение, уехать в Ленинград и там работать. Думала, Костя рядом будет, поженимся. Так и сделала. Только отец мне работать не разрешил, а наказал учиться дальше. Он мечтал дать своим детям хорошее образование, чтобы каждый специальность имел. Я поступила в фармацевтический техникум и устроилась в общежитии. Каждое воскресенье с Костей встречались, он из Кронштадта приезжал. Бывало, в выходной раньше всех встанешь. И причесаться, и погладить, и одеться успеешь, сидишь как на иголках, ждешь его. Девчата еще спят, а за дверью уже шаги. Костя широко шагал. А потом стучит осторожно, три раза. Всегда с улыбкой. Зубы белые, ровные, глаза голубые, так и играют. Я женщина высокая, а до плеча ему едва доходила. Красавец. Девчонки на него заглядывались, но меня это не беспокоило. Казалось, нас никто не разлучит.

Но что вы думаете? Не поженились мы.

Летом гостила я дома. Костя тоже приехал на побывку. Один раз собрались друзья, вина взяли, закуски — и в лес. День был жаркий. Наши парни быстро захмелели. Разбрелись с девчатами кто куда. Мы с Костей — помню, словно вчера было — пошли за ромашками. Идем лугом. Тишина. Кругом — ни души. Большой букет набрали. Я села в траву, взяла один цветок и говорю Косте:

— Сейчас погадаю, любишь или нет.

А он опустился рядом, смотрит на меня какими-то не своими глазами, даже потемнели они у него, и отвечает:

— Зачем гадать, знаешь, что люблю. Только жалости в тебе нет...

И вдруг повалил меня, целует, уговаривает: чего нам ждать, если любишь, не мучай. Мне страшно стало, отбиваюсь изо всех сил, вырвалась, вскочила. Он тоже поднялся, грозит:

— Смотри, спохватишься, да поздно.

— Нет, — говорю, — Костя, как решила, так и будет. Не могу я, не проси и не грози!

Он свое твердит:

— Не любишь. Все вы на один манер, лишь бы нашего брата к своему хвосту пришить.

Повернулся и пошел. Я упала на землю, зарыдала. Обидел он меня. Но плакала я не от обиды, а от горя, точно знала: не видать мне больше счастья.

Вскоре мы помирились. Он раньше меня уехал в Ленинград и сразу написал. Я не отвечаю. Пришла ко мне его мать. Уговаривает: мало ли что по молодости бывает. Он снова пишет: Клава, милая, прости. Я ответила — встретимся в Ленинграде, жди. Но что-то подломилось во мне, не забываю обиду. И хочу его видеть и не хочу. И люблю и не люблю. В общежитии подруги как только узнали, из-за чего мы поссорились, в один голос заладили: зря прощаешь, помучай его, пусть походит, много их таких. Одна, Зина, особенно меня настраивала. Он придет, она меня под кровать спрячет, сама откроет дверь и говорит:

— А Клавы дома нет, на спевке она.

Или звонит он по телефону, я выхожу в коридор, беру трубку, а Зина уже командует: скажи, нет тебя, на занятиях. И я голос меняю:

— Клава на занятиях.

Он удивляется.

— Какие же занятия вечером?

А я:

— Дополнительные, по неотложной медпомощи.

Так и шло. Закрутили меня совсем девчонки. Он все терпел. Подошел Новый год. У нас в техникуме бал, а Костя дежурит по училищу. Тогда-то я и познакомилась с Виктором Павловичем Крапивницким, его привел один наш преподаватель. Крапивницкий заметил меня и весь вечер не отходил. Внешность у него была неприятная: костлявый, длиннорукий, мешковатый. Как будто не стар, а плешь во всю голову. Лицо длинное, нос длинный, глаза ровно пустые. Непривлекательный. Особенно не понравилось мне его поведение. Все кланяется и просит: пожалуйста, разрешите, позвольте... Про себя рассказал: ему давно за тридцать, инженером на заводе. Квартира из трех комнат, вид на Неву, машина. И, представьте себе, так пристал, что проводил до общежития. Идем мы по набережной, и как раз снег выпал. Крапивницкий совсем меня заговорил. Я молчу, жмусь от холода, пальто на мне легкое. Да и говорить не хотелось. Иду, смотрю на реку, в том году она долго не вставала. Вода чернее дегтя. Жутко. Почему-то подумалось мне про утопленников, страшная у них смерть. Мой кавалер заметил, что я дрожу, пошли быстрее. У ворот прощаемся, он руку жмет и назначает свидание. Прихожу в комнату, девчата уже в постелях. Смеются: теперь и у Кости соперник есть. Я только рукой махнула, а Зинаида говорит: