Тепло наших тел - [12]

Мы садимся за столик. Ставлю перед ней один из лотков.

— Прият… ного.

Она тычет в промороженную лапшу пластиковой вилкой и поднимает на меня глаза.

— Ты ничего не помнишь, да? Давно ты ел в последний раз по-настоящему?

Пожимаю плечами.

— Давно ты… умер, или как это назвать?

Стучу пальцем по виску и качаю головой. Она внимательно меня разглядывает.

— Не может быть, чтобы давно. Для трупа ты очень неплохо выглядишь.

Меня коробит ее язык, но она не может знать, какой непростой культурный багаж у слова "труп". М его любит — такие у него шуточки, — да и у меня порой в сердцах вырывается. Но стоит услышать его от живой, и во мне поднимается возмущение, которого ей никогда не понять. Делаю глубокий вдох и заставляю себя больше об этом не думать.

— В общем, так я есть не могу, — сообщает Джули, для наглядности тыкая в лоток вилкой, пока у нее не отламывается зубчик. — Пойду поищу микроволновку. Сейчас вернусь.

Она встает и пружинящей походкой уходит в один из пустых ресторанчиков — забыла, что надо подволакивать ноги. Это рискованно, но мне почему-то наплевать.

— Ну вот, — говорит она, вернувшись, и втягивает носом пряный запах. — М-м, сто лет не ела тайской кухни. У нас в Стадионе вообще никакой настоящей кухни не осталось. Только базовый набор и карбтеин. Карбтеиновые таблетки, карбтеиновый порошок, карбтеиновый сок! Гадость! — Она садится и кладет в рот кусочек перемороженного тофу. — Ух ты! Это почти вкусно.

Я сижу рядом и смотрю, как она ест — с трудом глотает слипшиеся комки лапши. Встаю и приношу теплую бутылку красного эля из ресторанного холодильника.

Джули смотрит на пиво. Потом на меня — и улыбается.

— Надо же, мистер зомби. Ты прямо читаешь мои мысли. — Отвинчивает крышечку и делает большой глоток. — Пива я тоже сто лет не пила. В Стадионе оно запрещено. Запрещено все, что влияет на психику. И начеку им будь, и бдительность сохраняй, и вообще… — Делает еще один глоток и изучает меня насмешливым взглядом. — Может, не такое ты и чудовище, мистер зомби. Раз любишь хорошее пиво, ты как минимум ничего — так я считаю.

Поднимаю на нее глаза и прижимаю руку к груди.

— Меня… зовут… — начинаю я, но не знаю, как продолжить.

Она отставляет пиво в сторону и наклоняется ко мне:

— У тебя есть имя?

Я киваю.

Ее губы складываются в изумленную полуулыбку.

— И как же тебя зовут?

Я зажмуриваюсь и напрягаюсь, пытаясь вытащить его из небытия, как делал уже не одну сотню раз.

— Р-р-р, — рычу я, силясь его произнести.

— Рур? Тебя зовут Рур?

Я трясу головой:

— Р-р-р-р…

— Р-р-р? Начинается с "Р"?

Киваю.

— Роберт?

Качаю головой.

— Рик? Родни?

Качаю головой.

— Э-э… Рэмбо?

Вздыхаю и опускаю глаза.

— Давай я буду звать тебя Р. Неплохо для начала, а?

Бросаю на нее быстрый взгляд. Р. Мое лицо медленно расплывается в улыбке.

— Привет, Р, — говорит она. — А я Джули. Правда, ты и так уже знаешь. Видимо, я тут знаменитость. — Она толкает пиво в мою сторону. — На, выпей.

Смотрю на бутылку, и от одной мысли о том, что внутри, меня охватывает странная тошнота. Темная янтарная пустота. Безжизненная моча. Но я не хочу портить неожиданно теплый момент своими зомби-комплексами. Беру пиво и делаю большой глоток. Через мелкие проколы в животе оно выливается на рубашку. И, к моему огромному удивлению, мозг слегка затуманивается. Конечно, этого не может быть — ведь у меня нет кровообращения, и алкоголю не с чем смешиваться, — но факт остается фактом. Может, психосоматика? Отзвук прежней жизни? Если так, то, видимо, пить я не умел.

Джули смотрит на мое ошарашенное лицо и ухмыляется:

— Допивай. Все равно я больше люблю вино.

Делаю еще один глоток. На горлышке следы ее малинового блеска для губ — и я чувствую его вкус. Вдруг она представляется мне наряженной перед походом на концерт, с аккуратно уложенными волосами до плеч, худенькая, в красном вечернем платье, и я целую ее, и ее помада размазывается по моему рту и окрашивает ярко-красным мои серые губы…

Отталкиваю бутылку на безопасное расстояние. Джули хихикает и возвращается к еде. Несколько минут она ковыряется в своей лапше, как будто меня и нет рядом. Я почти уже решаюсь на безрассудную попытку заговорить о погоде, когда она поднимает на меня серьезные глаза и спрашивает:

— Ну так что, Р? Почему ты меня здесь держишь?

Ее вопрос звучит как пощечина. Смотрю в потолок. Обвожу рукой вокруг, имея в виду доносящиеся издалека стоны мертвых.

— Защи… щаю.

— Гонишь.

Наступает тишина. Она сверлит меня взглядом. Я опускаю глаза.

— Слушай, — продолжает она. — Ну да, ты спас мне жизнь. И я, наверное, даже благодарна. Вот так. Спасибо, что спас мою жизнь. Или пощадил. Не важно. Но раз ты смог привести меня сюда, то можешь и обратно вывести. Спрашиваю еще раз: зачем ты меня здесь держишь?

Ее взгляд жжет меня как клеймо. Понимаю, что на этот раз не выкрутиться. Кладу руку на грудь, на сердце. На "сердце". Как будто этот жалкий орган все еще что-то значит. Оно давно замерло в груди, но кажется, чувства у меня рождаются где-то там же, где и прежде. Приглушенная печаль, туманная тоска, редкие угольки радости. Все они сочатся из моей груди, слабые, разбавленные, но все-таки настоящие.