Теперь я стеллинг! - [59]

— Кажется нам, Разджол-наум, что что-то ты не договариваешь общине нашей. Слухами странными сень великого древа множится, точно бы и не Тринаверсе это. Что ответишь на высказывание сие? — на губы центрального старейшины наползла лёгкая полуулыбка, немного насмешливая.

— Духи говорят, что под сенью великого древа завелось нечто чужеродное и опасное; как на это ты ответишь, Разджол-наум? — эту фразу произнесла старуха, женщина, крайняя справа, чьё пергаментное лицо слагалось из паутины морщин, покуда глаза, впалые и чуть прикрытые веками, блестя зеленоватым блеском, изучающе водили по гостю.

— Люди говорят, что Великое зло пришло с нами в сей мир; они ищут, охотятся и даже убивают нас. Что на это ты ответишь, Разджол-наум? — теперь говорил стеллинг с лицом, украшенным шрамами, с рассечённой бровью и кривым носом, у которого из-под мантии выглядывало железо доспеха.

Больше никто из старейшин высказываться не торопился. Но Разджол-наум напрягся телом больше прежнего, ещё сильнее его сущность сжалась, точно бы пружина перед тем, как выстрелить собою в воздух. Не поднимая взгляда, он ответил:

— Шесть путей стеллинга укажут и покажут, достойна ли моя дочь быть сенью великого древа; возможно, звёзды будут к ней благосклонны и она снова вспомнит себя и свою суть.

— А если не вспомнит, Разджол-наум? А если взаправду приютили мы зло в корнях древа?

После этой фразы наступило леденящее душу молчание. Наконец, стеллинг поднял глаза.

— Тогда я буду первым, кто оборвёт жизнь этой твари, старейшие. И не будет ей спасения или покоя…

* * *

Утро в Гелоне начиналось с первыми лучами солнца. Именно тогда, местный собор, огласив округу ударами колокола, начинал свою утреннюю службу во славу Шестирукого владыки. Птицы защебетали и взмыли в небеса, обеспокоенные волнами шума. Раньше всех, конечно же, просыпались крестьяне, которых нужда и труд сгоняли на поля и пастбища; от них чуть отставали ремесленники и торговцы. Последними же, как правило, просыпались важные господа и особы, вроде местечковой аристократии. Впрочем, были и те, кому покой и сон только снился.

— Проходите сюда пожалуйста, Ар Густаве.

Устало вздохнув, Ар Густаве поправил перевязь полуторника, закреплённого на поясе. Его лицо, надо сказать, за прошедшие дни несколько осунулось, даже постарело; что, впрочем, не мешало ему оставаться верным и въедливым слугой короля. Однако, мешки под глазами, как бы, намекали о том, что не мешало иногда позаботиться и о себе; на щеке, между тем, продолжал рубцеваться рваный шрам, оставшийся после роковой встречи. Из-за него, когда Ар пытался улыбнуться, вместо прежней лучезарной улыбки получалось что-то жутковатое и нечеловеческое.

Возле берега небольшой реки, текущей неподалёку от города, сейчас собралась целая компания. Стражники, пейзане, горожане. Все они, переговариваясь между собой, заметив прибывшего Ара, расступились, открывая благородному дорогу к предмету их интереса, а именно, на недавно вытянутый из речных вод мешок, мокрый, набитый чем-то под завязку и тяжёлый даже на вид, который кинули на самое дно, из расчёта, что тина и водоросли прикроют его и тем самым скроют от посторонних глаз. Густаве, окинув раздражённым взглядом толпу, ничего не произнёс, но только подошёл ближе и ослабил шнур мешка.

Под лучами утреннего солнца блеснуло золото, небольшие кругляши грубой чеканки, с изображением Танцующего Шестирукого. По толпе прошли шепотки и ахи, точно бы они только сейчас узнали о содержимом; впрочем, вероятно, для кого-то оно так и было.

Рыцарь затянул пояс мешка, слегка приподнял его, прикидывая вес. И результат… Ар Густаве Сильдориан, грязно выругавшись, отпустил мешок, и, в каком-то полуотчаяньи, поднял глаза к небу и протянул к нему же свои трясущиеся ладони с растопыренными пальцами застыл каменным изваянием.

Люди, наблюдавшие за реакцией благородного, в испуге попятилась назад.

А рыцарь Тельпомеша третьей ступени, Ар Густаве, устремив свой взор в небо мысленно проклинал тот день, когда он решился приехать в этот чёртов городишко. Проклинал чёртова стеллинга, с его одержимостью, выступлениями и прочим. Проклинал саму Гелону, которая, точно бы вязкое болото, с каждым днём всё больше втягивала его в себя. В итоге, он разошёлся так, что закинув голову, издал нечеловеческой силы вопль.

Народ в изумлении и ужасе прыснул в стороны.

А Ар Густаве проклинал всё на свете потому, что мешок весил так… словно бы в нём была тысяча мер. Чуть больше, чуть меньше, но где-то около того.

Но, даже несмотря на временную слабость (небольшой нервный срыв) Густаве, всё же являлся профессионалом — может и не лучшим, но дотошнейшим и вернейшим слугой короля. Вскорости, Ар смог справиться с эмоциями: его лицо снова превратилось в холодную маску, подобающую человеку его сословия.

— Как вы это нашли?..

Щекастый парень, зябко поёжившись, вышел вперёд, после чего стукнул кулаком по груди, брякнув кольчугой.

— Ар! Мы нашли его после того, как Эр Гагнер, присланный церковью, помог разобрать нам бумаги покойного Вана Ганидзе!.. — он был явно молод, даже усы только-только начали пробиваться на его лице. Ар погладил бородку, серебрившуюся на солнце. Молодчик, расценив это как знак продолжать, сглотнул, снова стукнул по груди. — В одной из его расходных книг несколько раз упоминалась река Геланика! И, как вы и приказывали, «Цепляться за каждую мелочь», мы прочесали реку в нескольких местах, прежде чем