«Теория заговора» - [21]

Масонство, согласно подходу Кошена, отнюдь не является исключительным выразителем «чистого мышления», которое намного богаче и разнообразнее представлено в деятельности различных академий, литературных и философских салонов, музеев, которыми была так богата социокультурная жизнь Франции XVIII века. Все названные структуры имели нечто общее, так как были образованы из имманентного стремления преодолеть реальность «силой мысли», подчинить действительность чистой абстракции: «В то время как в реальном мире мерилом всякой мысли является испытание, а целью -действие, то в этом новом мире мерило — мнение других, а цель — общественное признание. Достигается же цель выражением мысли, “говорением”, как во внешнем мире — осуществлением, творением»^{95}.

Обратим внимание на то, что французский исследователь подчёркивает изначально абстрактный, научный характер нового общественного мышления, напрямую не связанного с социально-политическими процессами. Поэтому формализованные черты научного мышления объективно становятся основанием, логическим костяком деятельности вышеназванных структур и объединений. Поиск истины в системе «общества мышления» строится по принципу свободного обсуждения, открытой дискуссии, что внешне носит привлекательный характер. Но скрытой стороной подобной открытости выступает, по Кошену, собственно конспирологический процесс. Функционирование данного процесса есть отбор, селекция индивидов, для которых рационализация и абстрагирование бытия не вызывает внутреннего отторжения. Следствием этого должно стать появление особого типа общественного деятеля, лишенного связи с жизнью, готового принести любую жертву во имя эфемерного, утопического идеала. Возникновение «тайных обществ» представляется неизбежным итогом: «Наши друзья отгородились от непосвящённых и укрылись от реалистических возражений и противодействия, и в то же время сблизились друг с другом; и по этим двум причинам они подчинились некоему вовлечению, которое набирает тем большую силу, чем больше “очищается” эта среда»^{96}. Тем самым, Кошен смещает акцент традиционной конспирологической схемы. Имеет смысл, по его мнению, говорить не о непосредственном заговоре тайных обществ, приведшем к революции, а об иной социокультурной связке; революция сознания приводит к социальной революции. В результате предлагается отказаться от абсолютизации тайных обществ и рассматривать их возникновение как прямое следствие социокультурной динамики.

Таким образом, подводя итоги анализа Французской революции в конспирологическом контексте, следует сделать ряд выводов, которые будут основополагающими для нашей дальнейшей работы. Самым главным моментом выступает тот факт, что сторонники «теории заговора» на протяжении двухсот лет осуществили важный эволюционный переход. Сам этот переход отражает прежде всего интеллектуальную историю Европы, имеет к ней самое прямое отношение. Во-первых, отметим тот факт, что «теория заговора» не может ни в коем случае трактоваться как продукт массового сознания, как об этом говорит процитированный выше С. Козлов. По характеру возникновения и по среде бытования «теория заговора» представляет собой интеллектуально сконструированные вселенные. Это не продукт бессознательной социальной мифологизации, напротив, конспирологи всячески подчёркивают, что именно общественные мифы являются объектом их критического анализа[5]. Во-вторых, интеллектуальные творцы конспирологической вселенной, хотя и всячески подчёркивают собственное негативное отношение к Французской революции и к её социокультурным истокам, во многом опираются на механизмы, познавательные и онтологические схемы, заданные эпохой Просвещения, вне которых невозможна и сама «теория заговора».

Эпоха Просвещения создала несколько различных по направленности проектов, в каждом из которых предпринимались попытки волюнтаристским интеллектуальным усилием «переформатировать» общую картину понимания природы, человека и религии. Следует помнить, что мировоззренческие и политические ориентации тех или иных авторов, их несовпадения или даже антагонистичность не должны смущать нас. Речь идёт о куда более глубоком совпадении — на уровне онтологии мышления, объединяющей и консерваторов и либералов, и революционеров и первых создателей «теории заговора». Общим основанием всех проектов можно считать возможность свободной трансформации истории, произвольное выделение в ней тех или иных ключевых моментов, содержательная ценность которых определялась их включением в изначальный концептуальный посыл. Конечно, это не могло не привести к известной экстравагантности, рациональной тенденциозности, доведённой до крайнего предела. Примером тому служит работа Ж.-Б. Переса «Почему Наполеона никогда не существовало», вышедшая во Франции после реставрации Бурбонов. Несмотря на общую легитимистскую направленность, сочинение демонстрирует революционный характер в своей методологии. Автор ставит своей целью доказать, что фигура Наполеона являлась аллегорическим отражением солнца, со всеми присущими ему мифическими свойствами. В ход идёт множество аргументов, начиная с факта созвучия «Наполеон-Аполлон», с указанием на то, что последним именем зачастую награждали солнце. По поводу лишнего слога в имени мифического корсиканца утверждается следующее: «Это слог греческий, без всякого сомнения, как и остальная часть имени, а по-гречески “не” или “нэ” одна из самых утвердительных частиц, которую мы может передать словом “поистине”. Отсюда следует, что “Наполеон” означает: “истинный истребитель”, “истинный Аполлон”. И так это в самом деле солнце»