Теория ложного следа - [2]

Налив ему бренди и снова усевшись, чтобы рождать своим видом ностальгические воспоминания о деторождении, она молвила:

— Давай прикинем, чьей «красной селедкой» могу быть я.

— Раньше — Мака, — рискнул Ричард. — Но теперь это, как будто, в прошлом. Сегодня он не отходил от Элеонор; думаешь, они опять поженятся?

— Зачем тогда было тратиться на адвокатов?

— А как насчет Джерри? — не унимался он. — Ты танцевала с ним два раза. — Взбешенный приоткрывшейся, возможно, истиной, Ричард выпрямился и осуждающе прицелился в нее пальцем. — Ты «красная селедка» этого ничтожества!

— Ничего подобного, — спокойно парировала Джоан. — Мы с Джерри долго беседовали, но о чем? О тебе и Рут.

— Вот как! Что же вы решили?

— Что вы ничего такого не делаете.

— Как мило! — Он испытал облегчение в сочетании с раздражением из-за ее снисходительной недооценки его коварства.

— Если бы между вами что-то было, то вы хотя бы раз, для приличия, заговорили, вместо того чтобы просто друг на друга глазеть. Вопрос в другом: собираетесь ли вы что-нибудь выкинуть? Я думаю, что да, он — что нет. Он в ней очень уверен.

— Что еще ему остается, этому ничтожеству?

В таком царственном голубом платье трудно было вынести его ненависть.

— Поговорим лучше обо мне, — предложила Джоан. — А то все про тебя да про тебя! Я устала.

— О тебе? Ты тоже забрасываешь удочку?

— А что, похоже?

Он задумался.

— Скажем так: ты кокетка, но не рыбачка.

— Ты считаешь, что мне не хватает смелости?

— Смелости — да, но не... Не готовности к риску. Стоит тебе почувствовать, что наступает момент рискнуть, как ты глушишь себя бренди. Вот и сейчас у нас мог бы получиться очень сексуальный разговор, но пока мы поднимемся наверх, ты уже будешь ни к чему не годной. Слушай, до меня только сейчас дошло, почему ушел Джим. Дело совсем не в моем танце с Марлин, никому нет дела до того, с кем танцуют их жены. А вот ты слишком долго танцевала с Джерри. Джим — твоя рыбка, и ты дразнила его своей «красной селедкой».

— Не отнимай у меня мою теорию!

— А что, в ней есть смысл! Раньше ты была рыбкой Мака, а теперь ты его «красная селедка», пока он восстанавливает отношения с Элеонор, или это Элеонор — его «красная селедка»... Между прочим, ты обратила внимание, как долго он болтал с Линдой Доннельсон?

Лицо Джоан на мгновение окаменело — так порыв ветра внезапно приглаживает взбаламученную воду.

— Линда? Глупости, они спорили о низкодоходном домостроении.

Почему она защищается? Опять вернулась к Маку? В этом Ричард сомневался: их роман угас сразу после развода Мака. Нет, дело в упоминании Доннельсонов. Он пошел на риск.

— Между прочим, теперь ты, кажется, больше не считаешь Сэма занудой.

— Зануда и есть, — сказала она. — Я разговаривала с ним как хозяйка дома, ведь его все избегали.

— Да, у него потрясающая фигура, — сказал Ричард словно бы в подтверждение сказанного ею. — Все, что ниже его дубовой башки.

— Такая уж она дубовая?

— Откуда мне знать? Это ты ее прощупываешь.

— Ничего я не прощупываю, я просто сижу, смотрю на тебя и думаю о том, что ты мне не очень нравишься.

— Помнишь, как Сэм катал нас на яхте? — не унимался Ричард. — Я еще удивился, какая у него мускулистая спина, когда он снял рубашку. Зачем было нас приглашать? Он знает, что я боюсь воды. Это ты у нас просоленная морская волчица, ты возилась с этой тряпкой — прости, с кливером. Каково оно на яхте? Как на водяной кровати? Как же у тебя хватило наглости затащить к нам Доннельсонов, да еще утверждать, что они ангелочки с крылышками! Итак, твоя рыбка — Сэм. Не знаю, вытащила ли ты его из воды. Кто твоя «красная селедка», я представить не могу, у тебя их слишком много.

Его пугало ее молчание; он снова превращался в маленького мальчика, умоляющего маму поговорить с ним, не дать ему утонуть в омуте ее дурного настроения, ее тайн.

— Давай поподробнее, почему я тебе не нравлюсь, — упрашивал он Джоан. — Это музыка для моего слуха.

— Ты жестокий, — произнесла она величественно, держа пузатый бокал с бренди, как державу. — Жестокий и жадный.

— А теперь расскажи, чем я тебе нравлюсь. И почему нам не надо разводиться.

— Ненавижу твое самомнение. У нас паршивый секс. Но с тобой я никогда не знала одиночества. Когда ты был в комнате, я ни минуты не чувствовала себя одинокой. — Слезы принудили ее заморгать и умолкнуть.

Он тоже заморгал, но от усталости.

— Как-то слабовато. Этак мы мало что сможем сбыть в Преории, штат Иллинойс.

— Так вот чем мы здесь занимаемся — торгуем в Преории?

— Здесь это тем более не продается. Спрос есть только на «красную селедку» и на прочую мелкую рыбешку.

От его наскока она вспыхнула и покинула свой трон.

— Лучше бы тебе не психовать, когда я пытаюсь говорить, — сказала она, вставая. — Это происходит нечасто. — Она стала собирать рюмки, чтобы унести их на кухню.

— Хвала господу за это! Как же ты отвратительна!

— Что тебя так оскорбляет? Что я хотя бы немножко живая?

— Для других, не для меня.

— Ты говоришь в точности, как Рут. Перенял даже ее жалость к себе. Лучше помоги мне убрать всю эту грязь.

— Вот именно, грязь, — согласился он. Но наведение порядка, закладка разнокалиберных сосудов в посудомоечную машину, а затем препровождение сверкающей незапятнанностью посуды к отведенным для нее местам в буфете казались новым актом в пьесе смятения, укрывательством незавидной истины. Ричард возлежал на диване, пытаясь размотать клубок, увидеть свет. Джоан докопалась до Рут; это пространство у него отнято. Но оставалась другая возможность, другой способ обмануть систему, такой простой, что он не удержался от улыбки. Спать со своей «красной селедкой».