Теория катастроф - [17]

Ровно в шесть вечера белобрысая стерва неприязненно взглядывала на шефа, просидевшего весь день без видимых признаков деловой активности, запирала свои бумажки в сейф, мазала губы помадой, собирала пакеты и сумки с купленной в обеденное время едой и удалялась, попрощавшись сквозь зубы. Юра выжидал минут пять, выбирался из-за стола, запирал дверь кабинета, сдавал охране ключи и выходил на улицу. Там он ждал, пока найдут и разбудят его водителя. Тот появлялся с неизменно опухшим и помятым от сна лицом, заводил допотопную “Волгу”, трогался и начинал бесконечный монолог о росте цен, необходимости повысить зарплату и о том, что все начальники своим водителям доплачивают. Видно было, что в Юрины возможности он не верит и потому презирает его, но все равно бормочет свое в силу укоренившейся привычки жаловаться на жизнь и упорного желания урвать халяву.

Первую рюмку Юра опрокидывал, еще не успев поставить чайник. Водка кратковременно обжигала горло, проливалась внутрь, расходилась теплом. Он выжидал минуту, наливал еще. Потом открывал банку с консервами и начинал жадно есть. Запив консервы чаем, наливал стакан, включал телевизор и устраивался на диване, тупо глядя на экран и время от времени отхлебывая. Когда водка заканчивалась, Юрой овладевало чувство жалости к себе, тоски по удавшейся когда-то, а теперь вконец пропавшей жизни. Он вытирал рукавом рубашки набегающие на глаза слезы и что-то бормотал, завершая вечер бессвязными обрывками фраз, клятвами когда-нибудь подняться и вернуться к жизни и проклятиями в адрес погубившего его деда Пискунова и предателя юриста.

Видать, водитель, с интересом наблюдавший за регулярностью приобретения Юрой все возрастающего количества спиртного, донес начальству или просто протрепался среди своих, а потом уж пошло выше, но директор мусорной конторы выловил Юру однажды утром и сказал, глядя в сторону:

— Квасить кончай. Выгоню на хер. Мне тут не надо, чтоб болтали.

И Юра понял, что угроза будет приведена в исполнение. Потому что он — пустое место и никому не нужен.

Но отказаться от завладевшей им привычки он уже не мог. Поэтому вечерами он заходил в подъезд, воровато выглядывая в стекло, ждал, пока машина водителя исчезнет за углом, выходил обратно и бежал к ларьку. Когда же наступила весна и на улице потеплело, он стал подолгу задерживаться у столов с зонтиками. Там пили пиво “Афанасий”, непонятного происхождения водку “Аслан”, закусывали длинными сосисками, обильно политыми кетчупом, ругали власть и орали песни, подпевая включенному на полную громкость магнитофону.

— Мы этот “Агдам”, — выкрикивал Юра, обнимая за плечи соседа по столу и отбивая такт, — выпьем за дам…

Просыпаясь по утрам под гром будильника, он все чаще не мог вспомнить, как добрался домой и чем закончился вечер. А однажды не смог найти левый ботинок и обнаружил его случайно — на лестничной клетке, рядом с дверью в квартиру.

Сон пьющего человека крепок, но короток. И как-то в выходной, в неурочные шесть утра, Юра разлепил глаза и увидел сперва на полу рядом с кроватью пузырьки, надорванные упаковки от лекарств и захватанный стакан воды, а потом перед ним возник призрак из далекого прошлого, голый по пояс и с открытой бутылкой пива в руке.

Только наждачная сухость в горле и раскалывающая голову боль помешали Юре запустить в ненавистного юриста стаканом. Оказалось, что вечером тот поджидал его у подъезда и дождался, но Юра его, похоже, не узнал, потому что долго обнимал, называл почему-то Колей, долго плакал и пригласил на чашку чая. Дома Юре стало плохо, и напугавшийся юрист даже хотел вызвать “Скорую”. Потом удалось обойтись валокордином и другими лекарствами, однако оставить человека в таком состоянии юрист не мог и заночевал. А сейчас, когда Юрий Тимофеевич допьет пиво, примет душ и выйдет на кухню, где его ждет завтрак, надо будет серьезно поговорить. Есть интересная информация. Если бы не это, юрист в жизни бы не пришел. Идите, Юрий Тимофеевич, приведите себя в порядок. И побеседуем.

— Мне, по большому счету, все равно, — говорил юрист, теребя тесемки от принесенной с собой папки с бумагами. — Я просто подумал, что вам, Юрий Тимофеевич, будет любопытно узнать… Чтобы все окончательно расставить по местам. Чтобы знали, кто да почему…

И где— то около девяти Петру Ивановичу Тищенко, нежившемуся в объятиях сладкого утреннего сна, померещился странный звук. Странный и очень неприятный. Будто бы где-то рядом неведомая птица издавала что-то среднее между голубиным воркованием и вороньим карканьем. Звук был настолько гадким, что он натянул на голову одеяло. Но это не помогло. Звук не прекращался и даже не стал тише. И уже окончательно пробудившись, Петр Иванович почему-то подумал даже, что слышится ему вовсе не птица, а чей-то невеселый и несущий непонятную угрозу смех.

В понедельник мусорная контора не узнала осточертевшего всем алкаша-зама. В сырую конуру легким шагом влетел подтянутый и благоухающий одеколоном бизнесмен, вызвал хозяйственников и не допускающим возражений голосом начал диктовать. Вымыть окна. Заменить шторы. Привести в порядок мебель. Срочно сделать перегородку. Секретарша не может сидеть в одном помещении с начальником. На все про все — сутки. Чтобы завтра все блестело. А сейчас я уезжаю. На переговоры.