Теория и практика расставаний - [54]

– Так. Какие еще у нас есть вопросы?

– Больше никаких, – ответил Шишканов, посмотрев на листок, где было семнадцать пунктов. – Она уже должна прийти.

Зобов все время посматривал на часы, чувствуя небольшое волнение от предстоящего слияния стрелок на двенадцати.

Ульянова припарковала «мерседес» возле железобетонного забора, который несколько дней назад разглядывала с противоположной стороны, постигая его неигрушечную сущность. Вошла в здание участка, прошла мимо окна дежурного, представилась, показала паспорт. Ее записали в журнал, назвали номер комнаты, где ее ждали. В коридоре, на лавке возле кабинета номер восемь, сидели сгорбленные люди, с сомкнутыми в замок грубыми трудовыми ладонями, и она, увидев их, произнесла про себя слово «народ». Эти характерные, сомкнутые в комок руки преследовали ее все время в СИЗО, и они говорили больше, чем она хотела бы слышать.

Татьяна вошла в кабинет без стука, просто настежь открыла дверь:

– Здравствуйте. Я правильно пришла на допрос?

– Почему на допрос? – указывая на стул, сказал Зобов. – На беседу. Просто на беседу.

Ульянова промолчала.

«…на беседу, от которой нельзя отказаться. На кого это рассчитано?»

Она села на стул, быстро оглядела комнату с железными решетками на окнах.

– Мы хотели бы, чтобы вы нам помогли в расследовании, – дополнил начальника Шишканов. – Мы в некотором тупике, если честно.

– Если честно. Я так и думала. Я думала, что так будет.

– Вы пришли нас обижать? – примиряюще произнес Зобов. – Не надо – надо убийцу искать, но сейчас поговорите без меня. Мне надо уйти. Мне кажется, вы сможете все рассказать моему помощнику Петру Васильевичу Шишканову, вы с ним знакомы. Если я успею быстро вернуться, может быть, еще вас застану. А вы побеседуйте пока…

Зобов отошел чуть в сторону и сбоку посмотрел на Ульянову, он оценил ее макияж как вызов лично ему – это большой амбарный замок, которым она закрыла лицо, чтобы не проскочило ни одной живой эмоции, ничего.

«Она знает, кто убил».

Не теряя своего внешнего дружелюбия, предложив начать их разговор с чашки чая или кофе, Зобов вышел из кабинета.

– Кофе? Чай? – переспросил Шишканов, зная точно, что она откажется.

– Давайте начинать, Петр Васильевич. Что вас интересует?

– Все, – сказал Шишканов. – Понимаете, это же тяжкое преступление «убийство двух и более лиц», циничное, среди белого дня, в центре Москвы, а нам зацепиться не за что…

– Понимаю. Только за меня можно и зацепиться… или прицепиться. Ко мне.

Петр Шишканов не стал реагировать на ее выпад, он вообще старался на нее поменьше смотреть. В этот раз она была для него, как красотка с обложки старого «Playboy». Он мечтал о такой женщине, чтобы богаче и старше себя, стеснялся в этом признаться, но мечтал, думал об этом, как о какой-то болезни, аномалии, нравственном изъяне, но всегда чувствовал, что королева всегда лучше любой принцессы. Вдовствующая королева или брошенная, оставленная – любая! – представлялась ему как пахучий, уже снятый большой урожай чего-то экзотического, винограда, инжира или цитрусовых или чего-то иного, что в средней полосе России не растет. Он любил старые американские фильмы с Элизабет Тейлор, не мог от них оторваться, над ним подсмеивались, когда он в компании впивался в экран телевизора с ее крупными планами. Ульянова светилась тем же светом, излучала ту же стойкость, красоту горя, красоту крушения, белесую пену волн, жизнь, каждому фрагменту которой можно завидовать. Он почти годился ей в сыновья, но мечтал хотя бы о месяце, не говоря уж о годе жизни, с такой женщиной. Еще в прошлый раз у него промелькнуло – она бы изменила его, открыла неведомую страницу…

– Мы не можем понять, Татьяна Михайловна, что могло быть мотивом убийства, ведь так просто киллера не нанимают, это спланированное убийство. Может, Васильев вел какую-то жизнь, за что его могли убить, от него что-то требовали, он был кому-нибудь должен?

– Не знаю, он мне об этом ничего не говорил. Обычная жизнь музыканта: гастроли, концерты, друзья.

– Может быть, ему не заплатили за выступление, он был недоволен?

– Не так много у него этого было. Он джазовый музыкант, у него не было ни бешеных гонораров, ни турне. Ничего такого. Это джаз, свободная музыка…

– Ну, а что он хотел, чего добивался, чего ему не хватало?

– Как любой творческий человек, он хотел больше известности, славы. Денег у него не было, да он и не стремился…

– А друзья? Вы сказали, у него были друзья.

– Как у всякого человека. Общительного. У него были друзья.

– Могли бы вы кого-то назвать, кто был его самым большим другом?

– Я не знаю, мы просто общались, он меня с кем-то знакомил. Наверное, это были друзья по группе, с которой они чаще всего выступали. Я фамилий не знаю. Вера Махлакова, ее муж, не помню, как его зовут, еще Сергей Бриль, там несколько человек, я же его не так долго знала.

– А сколько?

– Ну, чуть больше года. Год и два-три месяца.

– И где и как вы познакомились?

«Так я тебе и сказала. Познакомились… Надо что-то придумать, чтобы они не стали копать. Он поднял на меня глаза. Ну, что, я тебе нравлюсь, Петя? Что ты хочешь от меня? Не притворяйся, что ты только следователь, не притворяйся, я тебе не верю».