Теория государства - [48]

[361]. Мало того, благодаря «демократическим» социальным лифтам и «окнам возможностей» в элиты и олигархаты проникает все больше случайных деятелей, объективно не готовых и не способных нести бремя власти и ответственности за нее. Особенно рельефно это проявилось в собственно политической, собственно государственно-властной сфере. Долгие десятилетия тон там задавали профессиональные политики, зачастую потомственные, которых традиционно попрекали «элитарностью», обвиняли в коррупции, лоббизме и т. д. Сейчас их все больше теснят всевозможные «гражданские активисты», «общественные организаторы», «медиаперсоны» и прочие «непрофессионалы» (естественно, отнюдь не менее склонные к коррупции и лоббизму), эффективно использующие демократические институты и практики, а также современные информационные технологии, да еще умело добивающиеся «демократизации демократии»[362]. Они не успевают пройти необходимую «школу», «обтесаться», проникнуться элитарным духом. Более того, они подчас стараются уклоняться от этого. Входя в элиту по факту, удачливые парвеню не желают считаться элитой, продолжают противопоставлять себя ей, блюдя свою «народность». Профессионалам все труднее их обучать и адсорбировать, происходит скорее обратный процесс. То есть профессионалы не подтягивают «новобранцев» на свой уровень (как было почти всегда), а сами опускаются на их уровень.[363]

Но главная проблема, конечно, лежит в иной плоскости. Образно выражаясь, либеральная демократия не предполагает ни тормозов, ни заднего хода. Она стремится к полному и окончательному «освобождению». Поэтому за «освобождением» большинства последовало «освобождение» всевозможных меньшинств (сопровождающееся академическими рассуждениями даля и пр. О том, что для демократии-де на самом деле важно не мнение большинства, а консенсус меньшинств). Поэтому либеральные демократии «демократизуются». Поэтому либеральная демократия «экспортируется», причем порой во вред странам-«экспортерам» (не говоря уже об «импортерах»). Здравомыслящие либералы вроде Закарии призывают остановиться, но остановиться никто не сможет. Мы наблюдаем не девиацию либерально-демократического «прогресса», а его кульминацию.

5.4. Многие незападные государства копировали и копируют западные модели либерально-демократической олигархии с той или иной степенью успешности. Но хорошо известны и примеры частичного «опубличивания» и даже легализации олигархий как при копировании, так и при выстраивании альтернативных демократических и недемократических моделей. Имеется в виду, в частности, официальное либо неофициальное закрепление особой роли правящей партии или партии власти и партийного руководства – СССР, Китай с 1949 г., Мексика в 1938 – 2000 гг.[364](партократия, на определенном этапе неизбежно трансформирующаяся в партийную бюрократию, партбюрократию, – когда партия срастается с государственным аппаратом)[365], религиозно-политических лидеров – Иран (теократия), генералитета – Япония в 1900 – 1945 гг., Турция с основания республики Мустафой Кемалем в 1923 г. по 2000-е гг., Аргентина, Бразилия, Чили в разные периоды своей истории в XX в. (стратократия[366]). Чаще всего демократический элемент в незападных странах «уравновешивается» автократическим, то есть олигархии дополняются и «маскируются» не только демократией, но и автократией, либо демократический элемент присутствует в минимальном объеме или вовсе отсутствует, то есть внешне олигархия предстает личной диктатурой. Хотя и сам Запад в XX в. знал олигархии и демократическо-автократические (упоминавшийся деголлевский режим), и автократические (режимы в Италии при Бенито Муссолини в 1926 – 1943 гг., в Австрии при Энгельберте Дольфусе и Курте фон Шушниге в 1933 – 1938 гг., в Португалии при Антониу ди Оливейре Салазаре в 1933 – 1968 гг., в Испании при Франсиско Франко Баа-монде в 1939 – 1975 гг.).

5.5. Олигархии (и, следовательно, политические режимы) можно и нужно делить также на соревновательные и консенсусные.

Соревновательная олигархия организована на конкурентных началах, олигархи и олигархические коалиции, претенденты на олигархический статус публично соперничают напрямую или опосредованно через партийные, медийные, общественные институты. При консенсусной олигархии политическая конкуренция существенно ограничена, подчас вплоть до ее полной непубличности – из соображений сохранения политической стабильности и т. п. Соревновательная олигархия, конечно, не только не исключает, но, напротив, востребует свой консенсус. Как минимум консенсус о «правилах игры». Другое дело, что они не всегда оказываются адекватными и не всегда соблюдаются. И у такого консенсуса нет реального гаранта. Приходится полагаться на традиции, обычаи и право. Иногда их более чем достаточно, иногда нет, все зависит от политической культуры и конкретной конъюнктуры. В свою очередь при консенсусной олигархии, как сказано, конкуренция ограничена. Но не отменена. Конкуренция неотменяема в принципе, поскольку имманентна человеческой природе. Сущностное различие здесь не в наличии или отсутствии конкуренции либо консенсуса. При соревновательной олигархии конкуренция рассматривается как благо, как основа и как фактор развития. А при консенсусной – как «неизбежное зло», как то, что надлежит сдерживать или секвестировать.